– С заведением? Ммм… Можно сказать, процветает, Дарья Романовна! Налоги уплачены, аренду продлили, ассортимент расширили… Ну а доходы… Тут я, признаюсь, не в курсе.

– Не в курсе? Ты мой управлящий и должен…

– Я ваш, Дашенька, душой и телом ваш, но я уже не управляющий. Вы разве не знаете, что Павел Павлович поставил Ерчуганова? Его человек, его хозяйская воля и власть… Так что о доходах – к Ерчуганову, а я теперь хожу в завхозах. Продукты там купить, пиво завезти и протереть тарелки да стаканы…

Молчание. Потом:

– Я не знала. Ты, Славик, не думай, что я вас бросила. Я в самом деле заболела. Тяжелый случай помешательства… Бывает! Но проходит.

Снова молчание.

– Где вы сейчас, Даша?

– В машине. В город еду. Уже проехала Парголово… Вот что, Славик, скажи Селиверстову…

– Он, Дашенька, уже у нас не служит. Ерчуганов своих охранников привел. Зовутся секьюрити, а по виду – бандиты.

– Ты, Славик, не перебивай хозяйку! Во-первых, скажи Селиверстову, чтоб завтра был на месте. Непременно! Во-вторых, ты не завхоз, а управляющий. Мой менеджер! Помнится, раньше мы без завхоза обходились.

– А что с Ерчугановым? И с его качками?

– Захотят по-доброму, уйдут. Не захотят, сделаю из них мясо по-цыгански. Или соус бешамель.

– Простите, Дарья Романовна… ммм… не очень удобно спрашивать… а как же ваш супруг?

– Думаешь, из него не получится соус?

Тишина. Короткий смешок в трубке.

– Понял. Осознал! Прочувствовал! Сказать Селиверстову, чтоб озаботился подмогой?

– Сами справимся. Вот что, Славик… С квартирой – с той, что над баром, – все в порядке?

– В полном, Дашенька. Ерчуганов про нее не знает, и Павел Павлович, думаю, тоже. – Пауза. – Только зачем вам в нее? Поживите у нас или хотя бы переночуйте. Оля моя, так с радостью!

– Спасибо, Славик, спасибо, милый… Не надо. Не хочу для вас неприятностей. А еще… еще помнишь, что о кошках сказано? Кошки гуляют сами по себе.

Должен признаться, что мне приходилось убивать. Уже в зрелом возрасте я участвовал в Нефтяных войнах 2012–2014 гг., был переводчиком, но попал в окружение с ротой десантников и сражался за свою жизнь и жизни товарищей как солдат, штыком и автоматом. Был в Африке, в Ливии, Уганде, Эфиопии в качестве фронтового корреспондента, потом очутился на Кубе в дни Первого восстания, и в каждой «горячей точке» меня старались прикончить как минимум десятком способов, невзирая на мой журналистский статус. Я, разумеется, сопротивлялся; мне не хотелось покинуть этот мир, своих друзей, детей и горячо любимую супругу. Поэтому я убивал, хотя насилие и смерть ужасны. Я это точно знаю. Мне приходилось умирать.

Майкл Мэнсон «Мемуары.

Суждения по разным поводам».

Москва, изд-во «ЭКС-Академия», 2052 г.

Дрю-Доренко не подвел, пригнал машину к трем, но засиделся у Кононова изрядно, болтая о всяких пустяках. Гость ведь, не выгонишь! И в результате Ким добрался к повороту на Крутые Горки лишь в шестом часу. Как сообщила цирковая девушка, дорога тут делилась натрое: прямо – магистраль на Приозерск, направо – шоссе похуже, к Соснову, налево – совсем уж дрянная дорожка с разбитым покрытием, ведущая в Горки. День был будний, и на всех трех направлениях царило затишье: не прятались в кустах гаишники, не рассекали атмосферу иномарки, и только время от времени скромно шуршали шинами «Жигули» или ковылял куда-то трактор с прицепом, полным навоза. Ким остановился у развилки, открыл дверцу, посмотрел на сосны и ели, толпившиеся по обочинам дорог, вдохнул свежий смолистый воздух и пробормотал:

– Хорошо… Только камешка не хватает.

«Какого камешка?» – поинтересовался Трикси.

– Такого, вещего… На котором написано: прямо пойдешь – в ГАИ попадешь, направо свернешь – мотор разобьешь, налево свернешь – принцессу найдешь.

«Значит, нам налево», – заключил Трикси.

Вздохнув и покосившись на кувалду, дремавшую в ногах соседнего сиденья, Ким свернул в нужную сторону. Тихо подвывая, «Москвич» пополз от ямы к колдобине, от колдобины к яме; сосны, будто сочувствуя ему, зашелестели ветвями, потом раскатилась звонкая дробь ударившего в боевые барабаны дятла. Дорога, вначале прямая, стала петлять; как обычно в Карелии, холмы сменялись оврагами, хвойный лес – болотом или дикими зарослями малины, нетронутые чащи – делянками, где поработали пилой и топором. Если б не этот признак цивилизации, вид был бы точно такой, как в северных Пустошах Пиктов – ну, еще зверье отсутствует и дорога заасфальтирована… Как бы заасфальтирована, уточнил Ким, объезжая очередную воронку.

Минут через пятнадцать справа потянулось болотце, потом завиднелся низкорослый ельник, а между болотом и ельником возникла тропка примерно двухметровой ширины. «Все, как говорила та девушка», – мелькнуло в голове у Кима. Он переключил с третьей на вторую передачу, повернул и двинулся на север, припоминая последнюю инструкцию: ехать дальше, пока машина не застрянет. «Москвич» уже не подвывал, а всхлипывал, стонал и трясся так, будто в пароксизме страсти хотел наехать на красотку – «Ладу», девственную, новенькую и блестящую. Но «Лады» в обозримом пространстве не нашлось, зато впереди замаячило что-то красное, угловатое, высокое и на колесах. Ким развернулся с горем пополам, заглушил мотор, вылез из машины и, крадучись, направился к яркому пятну.

Оказалось, что это джип, просторный, мощный и абсолютно пустой. Осмотрев его, Кононов почесал в затылке, оглядел тропу, зажатую между болотцем и ельником, и произнес:

– Похоже, мы опоздали, Трикси. – Он прикоснулся к капоту, почувствовал тепло еще неостывшего двигателя и добавил: – Если опоздали, то ненадолго. Совсем ненадолго. Думаю, минут на тридцать-сорок… Ну, приступай к трансформации!

Теплая волна прокатилась от головы до пят, мышцы набухли и отвердели, и одновременно Кононов ощутил, как изменилось восприятие окружающего. Для него, горожанина, лес был местом для прогулок, не очень знакомым, однако вполне безопасным, как бы накрытым аурой четырехмиллионного города, исхоженным вдоль и поперек – пусть не им, но другими людьми. Теперь все изменилось. Он чувствовал себя в лесу как рыба в воде или краснокожий гурон в дебрях Онтарио; он был повелителем леса, его владыкой, охотником на хищных тварей, что прятались в лесных глубинах. Он был сильней и смертоноснее любого хищника и демона и знал об этом, он не боялся ничего, но помнил об осторожности – так, как помнит о ней тигр, выслеживая дичь. Сила, хитрость и опыт Конана, варвара из Киммерии, были с ним.

Подхватив кувалду, Ким побежал вдоль дороги, прячась за деревьями и нюхая воздух. Чутье его обострилось, слабые запахи дыма и пищи, присущие человеческому жилью, стали внезапно ясными, различимыми; они пробивались сквозь аромат смолы и хвои, указывая направление. Он мчался бесшумно, огибая мохнатые ели, проскальзывая тенью в зарослях подлеска, перепрыгивая кочки и невысокие кусты; казалось, лес раздается перед ним и, точно зеленые морские воды, смыкается за спиной. Он различал шелест листвы, птичьи крики, далекие неясные скрипы и шорохи; потом в лесную симфонию снова врезалась звонкая дробь барабана – солировал дятел.