Капли дождя уже перестали стучать по подоконнику. Они беспомощно скатывались вниз, оставляя после себя мокрый, неровный след. Иногда их пути пересекались, и тогда образовывались причудливые водные русла на вертикальной поверхности стекла. Солнце застенчиво выглядывало из-за туч, ещё не решаясь ступить лучами на мокрую землю. Лужи на мостовой быстро исчезали, просачиваясь между камнями. Дождь закончился. В небе повисла радуга. «Господи, как в детстве», — улыбнулся Ардашев и распахнул оконные створки. В комнату ворвался свежий запах мокрой листвы старого клёна, чьи ветки при сильном ветре бились в окна второго этажа, будто напрашиваясь в гости. В кроне дерева слышалось довольное чириканье пернатых постояльцев.

Клим Пантелеевич прибыл в Таллин со своей любимой тростью, но так ею и не воспользовался. Она одиноко стояла в углу, словно обидевшись на хозяина, которому не раз спасала жизнь с помощью длинного стилета, ввинченного в её чрево.

Прихватив трость, частный сыщик закрыл на ключ дверь и спустился по деревянным порожкам коридорной лестницы на улицу. Его новое пристанище располагалось в квартале от клуба братства Черноголовых на той же самой улице Пикк, куда Ардашев и направился.

Герхард Отс встретил Клима Пантелеевича с радостью, но улыбка быстро сошла с его губ, когда вошедший справился о пропаже долговой расписки XVI века.

— Я даже представить не могу, кому понадобилась эта бумага. Ей столько лет! — старик часто заморгал и добавил растеряно: — Таких в Европе полно. Она ничего не стоит. Для нас расписка представляла ценность лишь в качестве доказательства существования финансовых взаимоотношений между членами братства. Черноголовые занималась торговлей, строительством, некоторые владели разного рода мастерскими, кто-то преподавал, кто-то, имея накопления, ссужал деньги в долг.

— А вы можете вспомнить, кто в этой расписке был займодавцем, а кто заёмщиком?

— Давайте поднимемся наверх и посмотрим «Эпитафию Гландорфа или Черноголовых», или пороемся в музее. Может, это и поможет моей памяти, — вздохнув, предложил Отс.

Уже будучи на втором этаже, подойдя к картине, Ардашев поинтересовался:

— А каково было соотношение сил между эстонцами и русскими?

— На этот счёт очень противоречивые сведения. В одних источниках речь идёт о полутора тысячах русских, а в других говорят о шести. Со стороны местного населения в той упреждающей атаке, о которой я рассказал прошлый раз, приняло участие что-то около двухсот пятидесяти всадников и пятьсот пехотинцев. Решающая битва произошла на песчаных холмах за городом. Их называют Голгофой или Горой Иерусалимской, в районе виадука, что на Большой Перновской улице.

Внимание частного сыщика привлёк странный знак в правом нижнем углу картины, напоминающий человека, сидящего в профиль на стуле, а сзади него, в районе затылка, был изображён крест. Знак состоял из прямых линий, направленных по отношению друг к другу под девяносто градусов и лишь в одном месте, он был скошен под сорок пять. Казалось его писали одним непрерывным движением.

— Что за странная монограмма? — осведомился Клим Пантелеевич, указывая на знак.

— Сигнатура. Подпись автора картины. В Средние века художники редко оставляли свои инициалы. Это было не принято. Считалось, что Творец может быть один — Господь, а мастер живописи — лицо второстепенное и недостойное того, чтобы на полотне оставалось его имя, — ответил старик и уставился на картину.

Подойдя к ней совсем близко, смотритель начал перечислять полушёпотом:

— Итак, справа: Асмус Руссов, Мастер Ханс, Иоахим Шрофе, Ханс Шефингхузен, Ханс Солден; слева: Хермен Бартелс, Хинрих Болдевин, Бальтзар Крегер, Бартелт Хаверлант, Симон Конигк.

Герхард Отс повернулся к Ардашеву и сказал:

— Займодавцем был указан старейшина гильдии Хермен Бартелс, а заёмщика в списке нет, но мне кажется, что он тоже участвовал в том бою и погиб. На картине-эпитафии, как видите десять фамилий, а не одиннадцать. Почему так — я не знаю. Однако его имя упоминается в «Denkelbuch» («Протокольной книге братства»). Она имеется в нашем музее. Давайте проверим.

Отс отворил дверь и, пропустив вперёд Ардашева, вошёл в хранилище. Запах в комнате был присущ всем кладовым ветхозаветных вещей. Пахло старой кожей, рассохшимся деревом, пылью и почему-то высохшими чернилами, хотя ни чернил, ни чернильницы Ардашев не увидел.

Сняв чехол с толстенного манускрипта лежащего на небольшом столике, смотритель принялся листать страницы. Наконец, он изрёк:

— Послушайте, что тут написано: «В 1560 г. 11 сентября, с запада пришли русские численностью шесть тысяч человек, чтобы пройти через Иерусалимский холм в направлении мельницы Юлемисте. Навстречу к ним выступили две с половиной сотни всадников и пол тысячи пеших воинов. В основном это были горожане, подмастерья и воины братства Черноголовых. В первом же сражении над врагами была одержана победа. Но вскоре подоспели основные силы русских, и защитникам пришлось отступить за стены города. Смелые вылазки горожан заставили наступавших пойти другой дорогой к мызе Юргена Трейдена. В этом столкновении пали следующие подмастерья Черноголовых, которые рыцарски сражались с врагами, да будет милостив к ним Господь: старейшина гильдии Хермен Бартелс из Тарту, Иоахим Шрофе, глазной врач Мастер Ханс, Симон Конингк, Герт Витте…». Извольте взглянуть. Вот в самом верху.

— Инициалы «GW», выжженные на правой стороне ложа, похищенного арбалета, принадлежали ему? — осведомился Клим Пантелеевич.

Старик погладил бакенбарды и изрёк:

— Могло быть и так. А могло и нет. — Он пожал плечами. — Кто знает?

— Возможно, ключ к ответу на этот вопрос в «Уставе братства»?

— Не могу сказать.

— Я хотел бы с ним ознакомиться.

— Многие обращаются с такой просьбой, и обычно я не разрешаю, но вам отказать не могу.

Ардашев достал записную книжку, вечное перо «Waterman» и принялся за чтение. Время от времени он делал выписки.

Когда в комнату проникли первые сумерки, частный сыщик перевернул последнюю страницу манускрипта.

В комнате № 26 отеля «Золотой лев» шёл неторопливый разговор. Утреннее солнце играло на фарфоре кофейных чашек, только что принесённых горничной.

Стародворский сделал глоток бодрящего напитка. Почувствовав ароматный вкус свежемолотой арабики, он проронил:

— Как же хорошо здесь. Ни войны, ни голода. С первого дня нахождения в Ревеле чувствую себя неловко. Живу в комфорте, как настоящий буржуа. А в это время красноармейцы гибнут под саблями белополяков. На фронте грязь, вши, кровь…

— Ничего не поделаешь, Георгий Александрович, для нас с вами фронт сегодня проходит именно здесь, на вражеской территории, — затянувшись сигаретой, вымолвил Ксендзовский и спросил: — Вы получили шифровку из Москвы о дате прибытия золотого парохода?