Что сказать на это, Саня не знал, так что какое-то время они шагали молча.

– У тебя сигарета есть? – неожиданно спросила Алиса.

– Есть.

– Угости. Я вообще-то не курю, но чего-то тоскливо как-то. Слушай, а может, зайдем куда-нибудь, посидим, пивка выпьем. Только каждый за себя платит, а? – Взгляд у Алисы был какой-то жалобный, как у потерявшейся собаки. И Санино сердце дрогнуло.

– Ладно, пошли, тут неподалеку бар есть. Только ненадолго, мне завтра на работу.

Алиса обрадовалась, снова схватила его под руку. И принялась нести какую-то самодовольно язвительную чушь, отчего Саня тут же пожалел о своем решении.

В списке близких знакомых покойного Платонова значились его коллега, доктор Васильев, и филолог Людвиг Леманн. Доктор Васильев, по сведениям майора Колодея, трудился с Боткинских бараках, а Леманн работал театральным критиком, сотрудничал с «Литературной газетой», с журналом «Советское искусство» и еще с какими-то изданиями. Постоянного места работы не имел, а потому Андриан Дементьевич направился прямиком к нему домой на Моховую улицу.

Количество разномастных звонков и записок с фамилиями и количество сигналов на дверном косяке сообщало о том, что Людвиг Леманн проживает в огромной коммунальной квартире. Отыскав нужный звонок, майор смело повернул его и стал прислушиваться, не раздадутся ли за дверью шаги. Шагов он не услышал. Дверь распахнулась резко, почти беззвучно, едва не стукнув майора по лбу.

За дверью стоял весьма колоритный тип. Темные, торчащие в разные стороны длинные волосы, почти безумный горящий взгляд, длинный костистый нос и тощая длинная фигура, завернутая в старый парчовый халат на манер древнеримской тоги были бы уместны на каких-нибудь самодеятельных подмостках, но не на пороге пропахшей щами и кипятящимся бельем коммунальной квартиры.

Казалось, обладатель халата также был изрядно удивлен при виде майора.

– Вы кто? – вопросил он, вскинув голову и тряхнув черной лохматой гривой. Именно вопросил, а не спросил.

– Майор Колодей из Ленинградского уголовного розыска, – скромно, без всякого апломба представился Андриан Дементьевич. – А вы гражданин Леманн?

– Я?.. Уголовный розыск? Я, собственно?.. – отступая от дверей и бледнея, бормотал гражданин Леманн Людвиг Карлович. – Варя! – неожиданно истерично и пронзительно, словно баба, закричал Людвиг Карлович и помчался прочь по коридору.

Майор, поддавшись инстинкту, бросился за ним. Настиг он беглеца совершенно неожиданно. Свернув за угол темного, узкого, почти бесконечного коридора, он едва не врезался в дородную женщину, стоявшую в дверях комнаты, в чьи круглые коленки уткнулся головой беглый патриций Леманн.

– Добрый день, – одышливо проговорил Андриан Дементьевич. – Майор Колодей, Ленинградский угро.

– Шапкина Варвара Ивановна. Гражданская жена этого типа, – легонько пихнула она коленкой уткнувшегося в нее Леманна.

– Очень рад, – искренне проговорил майор, он любил уравновешенных женщин и не выносил истеричных алкоголиков. То, что Людвиг Карлович был алкоголиком, майору безошибочно сообщил густой шлейф перегара, стелившийся по коридору вслед за беглецом. – Белая горячка? – Поинтересовался он, кивнув головой на затихшего Леманна.

– Да. – Просто ответила Варвара Ивановна, поднимая гражданского мужа за шкирку. – Проходите. Так в чем дело?

– Вы знакомы с Алексеем Ивановичем Платоновым? – присаживаясь на стоящий посреди комнаты стул, поинтересовался майор, с интересом разглядывая помещение.

Оно заслуживало отдельного внимания. Очевидно, некогда комната была частью большого зала. В двух углах из-под потолка свисали позолоченные херувимы, посреди потолка красовалась круглая картина с танцующими полуголыми бабами, наверное, греческими богинями, а в простенках между окон на полуколоннах красовались маски с открытыми ртами. Одни из них смеялись, другие, наоборот, ревели. Красивый наборный паркет с виноградными листьями был загваздан темными липкими пятнами, в торце комнаты стояла великолепная огромная кровать с резными столбиками и огромной львиной головой, вырезанной на спинке кровати.

– От прежних жильцов досталась, – пояснила Варвара Ивановна. – Кровать, да вот еще люстра. Люся их просто обожает. А про пол, уж извините, не успела помыть. Этот поросенок вчера опять сорвался. Притащил после спектакля целую компанию во главе со своим дружком тенором Замойским. Всю ночь пили, еле разогнала. Так что слушаю вас, – толкая мужа на кровать, спокойно повторила Варвара Ивановна. – Вы вроде про Алексея Ивановича спрашивали? Знаю, конечно. А в чем, собственно, дело?

– Его убили три дня назад.

– Ох ты, батюшки! – присела на край кровати Варвара Ивановна. – Такой хороший человек был. А жену-то как жалко, любил он ее очень. И она его любила. Хорошо жили, как люди. И сынок у них, Родион, очень хороший мальчик, – пустилась в причитания Варвара Ивановна. – Как же это случилось? Три дня назад, говорите? Так ведь похороны должны быть? Или были уже? Люся, Алексей Иванович помер! Похороны, вставай, поросенок!

– Похороны? – сел на кровати похожий на собственный призрак бледный лохматый Людвиг Карлович. – Выпьем, товарищи, за покойного! Варенька, стакан!

– Тьфу! Лежи уже лучше, – рассердилась Варвара Ивановна и снова толкнула мужа на кровать, где он и замер. – Простите. Так о чем вы хотели нас спросить?

– Ну, во-первых, где были вы и ваш муж девятнадцатого июня с семнадцати до восемнадцати часов?

– Девятнадцатого? Дайте подумать. – Варвара Ивановна замерла с безмятежным выражением лица. – Ах, вспомнила. Людвиг был на генеральном прогоне в ТРАМЕ, у них там последнее время определенные трудности, их пытались усилить. Перевели к ним Зона, Рашевскую, но Люся говорит, ничего не помогло. Ходят слухи, что их собираются объединять с Красным театром, а впрочем, вам это, должно быть, неинтересно. На прогоне его видели коллеги, список я могу составить, они обычно одной и той же компанией передвигаются, из театра в театр. А я была на работе.

– И где же вы работаете?

– На Государственном опытном заводе № 47 Экспериментального института по Работам Рабоче-крестьянской армии, мастером цеха. Мне сегодня в ночную заступать, – скромно сообщила Варвара Ивановна.

– Простите за любопытство, – не сдержался майор, – а где вы познакомились с вашим гражданским мужем?

Варвара Ивановна с материнской лаской взглянула на бессознательное тело в халате.

– А я его лет десять назад на молодежном диспуте видела. Он был посвящен проблемам искусства будущего. Как он выступал! – Круглое простоватое лицо Варвары Ивановны осветилось теплым, лучистым светом. – Вы не смотрите, какой он стал. Это его жизнь сломала. И театралы эти недоделанные. Знаете, каким он раньше был? – В голосе женщины звучала светлая печаль. – Он же не пил совсем. В университете лекции читал по славянской письменности, к защите диссертации готовился. А потом сломалось все в одночасье. Сперва его родители погибли, потом наша девочка умерла. Ей только два годика было. Люся в ней души не чаял, она для него всем была после смерти родителей. Алексей Иванович все сделал, что смог, но и он не всемогущ. Лекарств тогда было не достать, голод, ребенок был очень слаб, организм не справился. – По щеке Варвары Ивановны совершенно беззвучно скатилась огромная прозрачная слеза. – Забрал Господь нашу девочку.