И все полетело к чертям, когда что-то стукнуло меня по затылку, и я полетел лицом в грязь.

Слэттер нагнулся и вытащил у меня очки из рук.

— Так ты говорил, Атен, что это отродье со свиными хвостами без них не видит?

— Они ей нужны. Слушай, отдай ты их, и мы… Он наклонился так, чтобы мне было видно, и оторвал у очков дужки.

— Блядские стекла!

И перебросил их через плечо.

— Гад ты, Слэттер. Зачем это надо было? Чтоб тебя…

Наблюдая за моей реакцией, он разломал оправу пополам, разделив стекла, и их тоже перебросил через плечо. Потом занес сапог над моим лицом, будто собираясь раздавить муравья.

Дальше я не помню.

Сначала у меня разлепились губы. Потом прорезался глаз. Я был трупом, лежащим в темноте.

Качнул головой влево. Шея заболела.

С усилием я разлепил второй глаз. Осторожно потрогал каждый глаз по очереди. Они распухли и были покрыты засохшими струпьями чего-то, что могло быть кровью. Лицо одеревенело и распухло.

Я помнил Слэттера и вспаханное поле. А где я теперь — Бог один знает.

Пока я лежал и пытался заставить мозг работать на все четыре цилиндра, в комнате вспыхнул свет.

— Ну наконец-то… пришел в себя. Я узнал голос Сары.

— Ага… только чувствую себя полумертвым.

— Тебе повезло, что ты не на все сто процентов мертв… Если у тебя будут еще появляться такие блестящие идеи, я тебе сама наступлю на голову.

— Это он и сделал?

Я смог достаточно сфокусировать зрение, чтобы увидеть, как Сара кивнула. Она сидела на краю моей кровати.

— Дэйв считает, что твою жизнь спасло только одно — почва была такая мягкая, что твоя глупая голова ушла в нее.

— Мы в той самой гостинице?

— Как бы не так. Я тебя полчаса затаскивала в машину. Потом за нами вернулся Дэйв. Он и нашел этот мотель, где мы остановились на ночь. Мы здесь уже… — она посмотрела на часы, и светлые волосы упали ей на лицо, — пять часов.

— А где Слэттер?

— Ушел пешком в ту сторону, откуда мы приехали.

— Он вернется… Святый Боже, я впервые в постели за… черт, даже не припомню, за сколько времени.

Сара зажгла свечу. Я встретил взгляд ее заботливых глаз.

— Он твое лицо превратил в кашу. Это один большой синяк.

И вдруг, без предупреждения наклонилась ко мне и поцеловала в лоб.

— Ты дурак. Ник Атен. — Она погладила меня по волосам. — Но я еще большая дура. Я стала для тебя слабым местом. Так… теперь ты здесь полежишь, а я принесу тебе суп. Куриный устраивает?

— Вполне, сестра.

— Я тебе еще и хлеба принесу… Не волнуйся, зубы у тебя остались, так что жевать ты сможешь. Когда она вернулась, я натягивал рубашку.

— Куда ты собрался?

— Надо посмотреть на тот желтый микроавтобус. Почистить ему свечи перед завтрашней дорогой.

— Ты никуда из этой кровати не пойдешь, детка. — Она толкнула меня назад. — На улице уже почти стемнело. Нет, Ник, оставайся, где лежишь, а то я спрячу твои джинсы.

Я неуклюже лег обратно, пытаясь не показать, что мне больно.

— Его надо осмотреть. Там не двигатель, а несчастье.

— Завтра посмотришь. Дэйв мне сказал, что планирует оставаться здесь не меньше двух ночей. А то многие из детей раскапризничались. Начинает действовать шок от смерти Ребекки и тех двух сестричек. Ему уже пришлось ловить пацана, который хотел уехать на велосипеде один.

Сара кормила меня супом. Я глядел ей в лицо, и взгляд ее голубых глаз поддерживал мой организм не хуже питания, но по-другому. Мы проговорили еще добрый час, пока она поцеловала меня на ночь и погасила свечу.

Я хотел бы, чтобы она не уходила. Было бы приятно присутствие другого человеческого существа.

* * *

На следующий день.

Свеча была забрызгана, как и вчера. Я нашел гвоздь и с его помощью кое-как соскреб пригоревшее масло.

Пока я это исполнял под стекающими с дерева каплями, прибежал вприпрыжку Дэйв.

— Ник, ты уверен, что уже оправился настолько, чтобы этим заниматься?

— Его надо починить. Зажигание в цилиндре не срабатывает.

— Как ты себя чувствуешь?

— Все болит. Слэттер вернулся?

— Нет, мы его после этого не видели.

— Слэттер теперь, когда набил мне морду, утишил внутреннюю жажду. День или два он будет тихим.

— Если он не появится завтра к восьми, поедем без него.

— Далеко еще до гостиницы?

— Чистой дороги — часа четыре или пять. Если отдохнем и пополним запасы.

— А как ты думаешь, в гостинице мы сможем наладить жизнь?

— Не вижу, почему нет. Если сможем вырастить на нескольких полях кукурузу и овощи, и там наверняка должны быть овцы, и…

— Нет, я не только про еду. — Я выпрямился, вытирая руки ветошью. — Это еще самая мелкая из наших проблем. Даже если семейство Креозот и оставит нас в покое, нас все равно ждут трудности.

— Какие ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, кто будет боссом? Кто будет говорить нам, что делать — а потом проверять, что это сделано?

— Какое-то время управлять будет Распорядительный комитет, а потом мы проведем выборы и определим состав следующего Распорядительного комитета.

Я захохотал. Сразу заболело лицо — но я хохотал так, что Дэвид Миддлтон, солнечный лучик Иисуса, посмотрел изумленно и недоуменно.

— Послушай, Дэйв, среди этих детей полно таких, которые разумными или рассудительными людьми не являются. Ты понимаешь? Это не те хорошие детки, которые приходили к тебе на церковные уик-энды. Большинство — да, но много просто мелких и злобных негодяев.

— Ник, мы в беде. Они все увидят опасности и необходимость сплотиться, вести себя разумно и…

— Хрен они увидят! Сейчас они тихие, потому что в шоке. Но они уже начинают из него выходить. Ты это мог бы своими глазами увидеть. Курта я помню по школе. У него были неприятности с полицией — дрался в клубах… Поправка: он всегда ждал, пока возникнет драка, а потом бил ногами тех, кто уже лежал на полу. Девица с рыжими волосами, которая вечно жалуется, — ее прихватили за продажу наркотиков. Я ж, как и ты, ходил в школу и держал глаза открытыми. Ты не хуже меня знаешь, что среди детей есть хулиганы, воришки, есть такие, которые эксплуатируют младших или слабых угрозами и насилием.

— Так что ты хочешь сказать?

— Что тебе придется махать большой палкой, Дэйв, чтобы заставить многих из них делать то, что им говорят.