– Тогда можешь задавать любые вопросы, – серьезно ответил Володя. Нет, он все-таки невыносимо серьезный! Наверное, это навечно, исправлению не подлежит.

– А как ты оказался капитаном? – не растерялась Карина.

Он пожал плечами:

– Ну, как? Когда все валится, кто-то всегда автоматически им становится. Перехватова выбрали главным, но космос тогда свернули, и ему уже не надо было столько людей. А сколько народу оказалось на улице! Профессионалы, с опытом, с привычкой добросовестно работать – как мусор какой-то! А начальники с традиционными, мягко говоря, мозгами прицепились к космическому направлению и просто не видели других перспектив. Наверное, тогда и должны были появиться «молодчики, паразитирующие на прежних достижениях»! – процитировал он отзыв ее тети. Надо же, запомнил! – В общем, если бы не я, то кто-нибудь другой пришел на свято место, – завершил Володя рассказ.

– Только не надо о том, что на твоем месте так поступил бы каждый! – живо откликнулась Карина. – А родители, наверное, очень гордились, что ты стал большим боссом? Они ведь еще живы были тогда?

И неожиданно угодила в больное место. Так же как зимой, в тот неудачный день, когда она о чем ни спрашивала – и все получалось бестактно. Карина даже опешила – вроде бы такое безобидное замечание. Но Володя помрачнел и коротко ответил:

– Были живы. – Потом добавил: – Ну, мама радовалась, конечно. Но больше беспокоилась: вдруг я влезу в финансовые неприятности или что-то вроде этого или какой-нибудь мафии на что-нибудь наступлю. Она тогда уже сильно болела, и ее все больше огорчало, чем радовало. А отец окончательно уверился, что из меня не выйдет ничего путного. – И Володя снова заговорил наигранно-ироническим тоном: – Что я такой приземленный, делец, бездарь совершенно не творческая, погряз в материальном мире и низменных интересах. Хотя сам неплохо умел и ох как любил зарабатывать. В общем, слова «директор» и «бизнес» у нас всегда были ругательствами.

Карина обескураженно поднялась со скамейки:

– Пойдем дальше?

Ей только сейчас пришло в голову, какой это, должно быть, крест – жить под давлением отцовской славы. А с грузом вечной обиды? Которая уже не столько толкает на подвиги, сколько отравляет, как медленно действующий яд. Бедный Володя всю жизнь старался не казаться копией и бледной тенью Головина-старшего, даже внешне, и тоже чего-то добиться – но тот, кто должен был это оценить, похоже, привык ценить только себя. Карина уже не хотела видеть никаких богатырей, но Володя указал на обширную поляну:

– Вон они, пришли наконец-то.

Семь резных деревянных столбов, семь богатырей со щитами и копьями, в кольчугах, словно рыбья чешуя, в шлемах, стояли в кружок. Лица суровые, глаза из-под прямых бровей в упор глядят на проходящих. Настоящие стражи парка.

– Поляна сказок с них и начиналась, – говорил Володя уже обычным голосом. – Потом прибавлялись Конек-Горбунок, Царевна Лебедь, Змей Горыныч, избушка на курьих ногах…

– А откуда богатыри взялись? Ты же говорил, что всё растащили и испортили!

– Несколько заготовок оставалось, наполовину сделанных или намеченных. Пришлось поискать мастера-деревянщика – ничего вроде бы вырезал, похоже на прежние. Я ему фотографии давал.

– Значит, ты тогда не всё продал? Из отцовских работ? – вырвалось у Карины. Гневный Анин монолог, оказывается, до сих пор сидел в памяти занозой!

– Всё, – спокойно ответил Володя, нисколько не удивляясь вопросу. – Отец сказал – ни клочка, ни щепки не оставлять. Ну, ты же знаешь эту Ларису Мурашову из музея. Влюбленную в живопись. У отца был с ней – даже странно выговорить – платонический роман. А когда мама умерла, он, похоже, стал хотеть чего-то большего, может, жениться – я не знаю. А она его отвергла. Знаешь, есть такие дамы от искусства, для них главное – само искусство, а художник – постольку-поскольку, просто источник оного и все. Им надо картину на стенку повесить и всем показывать. А щи варить и всякие выходки терпеть они не будут. Ну, великий Головин к такому не привык. Боролся долго, но ничем эти отношения не кончились. А когда его хватил удар – все-таки водки много за жизнь было выпито, – то уже речь была нарушена, но одну фразу он сказал четко: Лариске ничего не отдавай. Ни щепки, ни бумажки. Мурашовой. А музей и она – одно и то же. Если бы у меня остался хоть клочок, она бы до сих пор ходила под окнами. А так эти деньги в уставной фонд пошли, мы оборудование смогли докупить, направление новое открыли – электронная начинка для электричек. Знаешь, раньше их в Прибалтике делали, а потом связи оборвались, пришлось в России налаживать выпуск, и мы эту нишу быстренько заняли. Умных голов, что еще оставались не у дел, набрали, вроде Вадима Семенова. Я его давно хотел к себе перетянуть, но когда была возможность – он работал у Перехватова, а когда от него ушел, в тот момент места не было… Ну, это ладно. А отцу еще друзья много по жизни дарили своих работ, их имена в девяностые зазвучали, и эта коллекция тоже пошла за хорошую сумму и здорово нам помогла. А богатыри – подарок городу, к музею мурашовскому они никакого отношения не имеют. Это городу, а не ей! Она ничего о них и не знала… Нет, я совсем тебя замучил! Иду ловить такси.– Знаешь, – сказала Карина, взяв его под руку, – чтобы на развалинах НИИ увидеть будущее, надо быть не менее творческим человеком, чем чтобы в коряге увидеть Бабу-ягу.

РАЗБОРЧИВАЯ НЕВЕСТА

– Молодец, Аркаша, сообразил! И как же вовремя! – Володя довольно потирал ладони, глядя, как Карина приоткрывает фольгу, и комната мигом наполняется ароматом румяных мясных кусочков. – Это его фирменное, как его? Не важно! Съедим – вспомним.

– Да, хороший друг, – оценила и Карина. Обед с доставкой на дом они нашли на крыльце. – И хорошо, что его курьера собаки не проглотили. Как это я калитку не заперла? Ужас какой-то! Заходи кто угодно, грабь, поджигай…

– Ну, пожар мы и сами можем устроить. Вчера камин без присмотра оставили. Давай и сегодня оставим!

Сегодня было уже не так холодно, но огонь опять горел – ради ушей Кошани, которыми он продолжал трясти и хлопать. А чтобы он не делал недовольный вид, Карина с Володей, расположившись на ковре, соорудили кошачий «торт», слоеный: ломтик мяса, на него – кусочек печенки, потом – колбаски, сверху – шпротина. Все должны улыбаться, все обязаны быть счастливы! А потом, удерживаясь от смеха, любовались, как Кошаня ест, тоже слоями, аккуратно снимая кусочки сверху и деликатно нюхая остальную пирамидку, которую он умудрялся не уронить. Сначала кот подозрительно косился на хрюкающих хозяев, потом перестал обращать на них внимание и плотно уселся перед «тортом», давая понять, что не встанет, пока все не съест.

– Ест – значит, жить будет, – сказал Володя, наливая воды в прозрачную плошку и ставя ее под горшок с пальмой.

Пил балованный Кошаня только здесь, кухонный вариант игнорировал. Может, генетическая память навевала смутные видения – Африка, настоящие пальмы, настоящая жара, настоящее поклонение – жрецы, богиня Бает… Язык ритмично черпал воду, а хвост раскачивался в такт влево-вправо.