* * *

В итоге, выставленные мной на гребне наблюдатели немцами обнаружены не были, и немецкий лейтенант повторил смертельную ошибку из предыдущего варианта своей жизни – он рискнул захватить невзорванный железнодорожный мост самостоятельно. Похоже, как и некий другой лейтенант, тоже грезил о Железном Кресте из рук человека, имя которого нельзя называть вслух.

Выдвижение немецкой разведки, как я теперь знал, прикрытой стрелками и пулеметами из Огурца, оставило меня равнодушным. При соблюдении моими бойцами требований боевого приказа это были трупы, которые просто не знали об этом. В отличие от людей из отправленного в разведку отделения, у немцев, которых я планировал расстрелять на открытом пространстве, были хоть какие-то шансы выжить. У разведчиков, занявших окопы мостоохраны, их не было. Под пушками и пулеметами они не могли рассчитывать их даже покинуть.

Гибель немецкого мотоциклетного взвода повторилась до мелочей, разве что подпустил я основные силы немцев на двести метров к реке, отправив БМД Юнусова за железку одновременно с командой остальным выдвинуться на гребень. В этот раз неприятных секунд при расстреле нам не сумели создать даже пулеметчики у моста. Немецкий расчет был расстрелян «Кордом» сразу по его появлению.

В этот раз странная идея, что целый взвод трупов, валяющихся среди воронок от 100-миллиметровых орудий на насыпи и вокруг нее, никого не то что наведет на мысли о вооружении противостоящего противника, но и даже не насторожит, меня не осеняла. Да и о том, что расстрел могли наблюдать вживую, допустим, оставленные для охраны техники стрелки, я тоже подумал. Поэтому отделение Бугаева отправилось копать окопы на высоту 41,2, что позволяло растянуть опорный пункт и тем самым избежать излишней скученности в случае применения немцами полковой и дивизионной артиллерии, а я сам с двумя бойцами под прикрытием орудий двух БМД прогулялся по мосту на другой берег.

Честно сказать, желание глянуть мертвым врагам в лицо после стольких смертей и такого времени одолевало меня даже больше, чем моих подчиненных. Да и желание добыть документы, а то и пленного, и наконец разузнать, с кем я имею дело и каких сил мне у моста следует ожидать, играло свою роль. Возможный обстрел моей группы из рощи, прежде чем его заткнут пушки боевых машин, был сочтен малозначимым.

Результаты обстрела из «Бахчи» по реальным целям вблизи действительно впечатляли. Стомиллиметровые снаряды на такой ничтожной дистанции ложились прямо в траншею, выкашивая попавших под них немцев осколками и срывая с них обмундирование взрывной волной. Двух пулеметчиков у моста пули «Корда» разорвали практически на куски, оставшихся порешили 30-миллиметровые осколочные снаряды, снесшие местами целые метры бруствера основательно оборудованных сталинскими ВВ-шниками окопов.

Хорошо наблюдаемые с высоты горбы дзотов удостоились отдельного внимания, все огневые сооружения снарядами были полностью разрушены. Глянув поближе на остатки перекрытия одного из них, я этому не удивился. Два наката из связанных катаной шестимиллиметровой проволокой 15–18 сантиметров бревен с шапкой земли поверх защитить могли разве что от минометной мины. Да и от неё – далеко не всякой.

Пленных в окопах не нашлось, хотя двое из немцев пытались перевязаться. Истекший в ячейке кровью командир отделения – унтер-офицер с его окантовкой алюминиевым галуном по забрызганным кровью из пробитого горла погонам – даже дожил до нашего прихода, скончавшись при попытке довести до конца его перевязку.

Окопы мостоохраны артогнём были зачищены так основательно, что с оставшихся там трупов удалось снять только три пригодные солдатские книжки и как дополнение к ним парочку овальных алюминиевых солдатских жетонов с их пунктирной прорезью посередине, шифром части и, как я понял, личным номером бойцов на половинках.

Радость почувствовавшего себя гением войсковой разведки лейтенанта, решившего проверить данные зольдбухов данными жетонов, бесследно испарилась сразу же, как их удалось рассмотреть поближе. Шифры войсковых частей на жетонах и на первых страницах зольдбухов не совпадали. Вообще. Три книжки и два жетона не дали ни одной совпадающей пары даже у разных военнослужащих. Чувство превосходства представителя армии XXI века, догадавшейся перейти к безликой буквенно-цифровой кодировке, испарилось неизвестно куда.

Без знания системы занесения данных в жетоны и личные документы военнослужащих шифры частей только запутывали дело. Как в этой связи было понять 5./Inf. Reg. 50, 5./J. R. 50, 1./Krsch. Btl. 53, 1./Kradschütz. E. Btl. 3 и 2./Inf. Ers. Btl. 50, с ходу ясности не было ни на грамм. Расслабиться удалось только после того, как я догадался полистать солдатские книжки и изучить содержащуюся там информацию. Созревшее уже решение отправить бойцов ковыряться в растерзанных трупах можно было отставить.

Насколько можно было сделать вывод из вписанных туда данных, расстрелянные мотоциклисты были подразделением 1./Krsch. Btl. 53 – первой роты 53-го мотоциклетного батальона вермахта. Последнее не внушало мне ни малейшего оптимизма, поскольку, если исходить из имеющихся исторических знаний, против нас действовала если не танковая, то моторизованная дивизия вермахта точно. Наличие в немецких пехотных дивизиях мотоциклетных батальонов меня бы откровенно сказать очень удивило.

Бойцы, что, кривя морды, обшманывали более-менее целых мертвецов, кроме смертных жетонов и солдатских книжек разжились парой парабеллумов и где-то затрофеенным немцами пистолетом «ТТ» в коричневой кожаной кобуре со шлевками. Те, кому исправных пистолетов не досталось, прибарахлились пулеметом, счастье обладания которым я немедленно испортил распоряжением собрать патронные коробки и обматывающие некоторых убитых ленты, найти на трупах комплект ЗИП пулемета и не забыть валяющийся на дне траншеи футляр с запасными стволами к нему. Детская радость обладания знакомой по фильмам игрушкой скрылась за грозовыми тучами хмурых физиономий в считанные секунды.

Сам я положил глаз и наложил лапу на МР-40 умершего от ран унтер-офицера, хотя два поврежденных в подсумках осколками магазина и пришлось выкинуть.

Попытка бойцов продолжить мародерку в направлении лежащих на путях и под насыпью в 150 метрах от нас трупов была своевременно пресечена, и я скомандовал возвращаться на правый берег. Затянуть время грабежа и бежать на наш берег по мосту под пулями мне вот совершенно не улыбалось.

Последнее, что я сделал перед уходом, это собрал ненужные мне жетоны и солдатские книжки в немецкую каску и бросил ее в ячейку к умершему от ран унтеру. В свете разбирательств с НКВД при легализации наводить следователей на ненужные мысли совсем не стоило, а продолжать войну с трупами было бы несколько стыдным.

По итогам выхода номер противостоящей нам части мне ничего не дал, номер дивизии, даже знай я его, не дал бы, по сути, тоже, а вот изучение самих мертвецов наводило на неприятные мысли. Средний возраст осмотренных убитых составлял около 25 лет (никого возрастом старше тридцати я не увидел), все они были неплохо развиты физически и имели средний рост более 170 сантиметров. Печать интеллигентности на лицах понятие субъективное – особенно если лица мёртвые, однако, коли судить по мозолям на руках, расстреляли мы если не самый что ни на есть германский пролетариат, то сочувствующее ему и угнетаемое капиталистами крестьянство.