– Назад, суки, назад на гребень! Огонь!

Крики не то что не действовали, бойцы выползали назад, но на их место сползали другие, кто мог это сделать, – многострадальный Ханин с расколотой пулей головой и каской, лежащей на пару метров ниже по склону, уже не мог. Ближе к флангу перевязывали раненого куда-то в район шеи пулеметчика. О личном ведении огня следовало забыть, наблюдение за обстановкой и раздача пинков подчиненным отнимали все мое время, самому стрелять было некогда.

Бугаеву было полегче, по его высотке противник пулеметного огня не вел, его проблемой была великоватая дистанция.

БМД за спиной частыми короткими очередями из пулеметов и 30-миллиметровых пушек долбили по тепловой засветке в лес, немецкое подразделение в массиве действительно попыталось открыть нам огонь в спины. У него не получилось, насколько я мог видеть, оттуда не свистнуло ни одной пули. Контроль над ситуацией висел на волоске, победителя могла определить любая мелочь.

Этой мелочью стало выдвижение Бугаевым на передний скат бронетранспортера, ранее прикрытого южным гребнем высоты 41,2, чтобы он мог продолжить вести огонь по продвигающейся вперед немецкой пехоте. В Дальней хлопнул орудийный выстрел, и над соседней высотой ушел в небо отрикошетивший от земли шарик трассера. Заметить, откуда точно вело огонь немецкое орудие, я не успел, немец взял поправку и поразил бронетранспортер то ли вторым, то ли третьим снарядом, всадив еще парочку для гарантии в уже задымившую машину.

Сволочь, моих стрелков и АГС фрицы задавили пулеметным огнем, а теперь еще ПТО бронетранспортер спалила…

– Никишин, пулеметы и противотанковые орудия в Огурце и Дальней, определишься тепловизором – уничтожить! Бегом!

Пыл фрицев в лесу машины сбили – рубящие сосны и ели 30-миллиметровые снаряды зрелище не для слабонервных, для их удерживания в глубине одной машины должно было хватить.

Никишин действовал достаточно осторожно. Машина высунула башню из-за северного гребня высоты и хищно повела стволами, уже через пару секунд дав короткую пристрелочную очередь из тридцатки.

– Противотанковое орудие в Дальней. Веду огонь.

Бухнуло 100-миллиметровое орудие, вслед за ним в лес ушла длинная очередь тридцатимиллиметровки.

– Противник уничтожен.

Пулеметы, не обращая внимания на появившийся «танк», продолжали вести огонь по высоте.

– Никишин, ищи другие орудия! Пулеметы после их уничтожения!

– Принято, Десятый!

Второе оружие искать Никишину не пришлось, оно само его нашло, выстрелив по БМД и на пару метров завысив.

Второй трассер пролетел ниже, на полметра выше и правее крыши башни, однако третьего выстрела немецкому наводчику сделать Никишин не дал. БМД разродилась длинной очередью из 2А72[37], добавила еще одну, отлакировала 100-миллиметровым снарядом, и довольный голос Никишина доложил по радиостанции:

– ПТО в Дальней, уничтожено.

– Давай, сержант! Ищи третье!

Третьего орудия сержант Никишин, к несчастью, вовремя не нашел. Машина неожиданно выдвинулась немного вперед, хлестанув 30-миллиметровыми снарядами по ведущим огонь из Огурца немецким пулеметам и заставив замереть самые грязные ругательства в моей глотке. Вернуть машину назад я уже не успел. Из Огурца чиркнул еще один трассер, знакомо лязгнув о боевую машину.

– Назад, Никишин, назад!

Пока башня машины, дергаясь как паралитик, искала новую цель, мехвод Гибадуллин попытался сдать назад. Но уйти в укрытие БМД уже не дали. Из леса чиркнул еще один трассер, остановив машину, потом еще один, остановился фашист только всадив в БМД не меньше десятка снарядов. Немецкие пулеметчики, было примолкшие, снова залили гребень высотки огнем.

Решить, как быть дальше, ни по управлению боем, ни по спасению экипажа БМД, что, выскочив из люков, укрылся за активно дымившей машиной, я уже не успел. Времени у меня не было.

В двухстах метрах от меня из-за железнодорожной насыпи вынырнул десяток немецких касок при двух пулеметах и кочерге противотанкового ружья, и во фланг взводу был открыт беспощадный кинжальный огонь. Меня, перебегавшего на левый фланг чуть ниже выпинываемых наверх бойцов, сбило с ног первыми же пулями, в этот раз бронежилет уже не помог.

Последним в моей пятой жизни, сквозь одолевающую глубочайшую обиду, при взгляде на то, как вертикальный борт рядом стоящей БМД покрывается густеющей сеткой пробоин, вмятин и вспышек, было наблюдение:

– Под бронетехнику они стрелковку, видимо, одними бронебойными заряжают, слишком много пробоин для смешанных лент… Твою ж…!! Ведь все должно было случиться совсем не так…

Вспышка…

…Грохот грома. Я сижу на башне БМД и смотрю в закрытые очками смеющиеся глаза сержанта Никишина.

– Как бы нам под первую в этом году грозу не попасть, товарищ лейтенант!

Грохот грома, вспышка, и моя БМД летит куда-то в тартарары, ломая непонятно откуда взявшийся вокруг подлесок…

Начало своей шестой жизни я встретил уже с абсолютным спокойствием. Пять взглядов старушки Смерти и из холерика выбили бы излишние нервы и избыточную суетливость, и я пришел к мнению, что нервничать в моей ситуации очень глупо, надо мне всего лишь – просто побеждать.

Очередные дебаты о том, что с нами случилось и куда мы попали, я уже знал наизусть и даже не считал нужным к ним особо прислушиваться, раскрывая рот исключительно по необходимости.

Терять время на уговоры в госпитале мне тоже было лень, поэтому, распорядившись подчиненным найти и обязательно шлепнуть местного особиста, если меня со взятым в сопровождение громилой Бугаевым пристрелят при аресте, я поднялся на второй этаж, где и нашел спешившего навстречу военврача Заруцкого.

Военврача сопровождала накрашенная и напудренная костистая старушенция в белом халате и с завитыми седыми волосами, спускающимися из-под белой шапочки, которые совершенно не смотрелись. Будь такая бабка моей тещей, я бы с испугу выпрыгнул в окно сразу после знакомства с мамой любимой, не ожидая, пока эта мумия голубой феи, в образе которой не хватает разве что беломорины в мундштуке, хромовой куртки, картуза со звездой фасона фотографий известного афроамериканца и таких же кожаных галифе с красным суконным задом, начнет забивать зятя в прокрустово ложе своих идеалов. Хотя, честно сказать, но в данном госпитале такая старушка, видимо, пришлась бы к месту. Культурному и обаятельному доктору Заруцкому без такого цербера никак не обойтись.