– Иваненко! Ну что? Знакомые буквы ищешь?

– Товарищ лейтенант, тут написано больно много.

– Эх, Иваненко, Иваненко. Сколько у тебя классов?

– Пять…

– Чего так?

– Ну, вы же знаете, что каждый раз-то… – обиженно буркнул верзила в старшинской форме.

Фельдшер вздохнул и, подняв руку, как дирижер плавно взмахнул кистью. Павел даже успел рассмотреть его чистые и отполированные ногти, ухоженные, словно у женщины. Медик тихо и лениво, но твердым тоном, давая понять, что это приказ, сказал:

– Положить вещи. Раздеваться.

Павел нагнулся. Острая боль отдалась в пояснице. В глазах потемнело. Клюфт непроизвольно застонал. Фельдшер снял с носа пенсне и, достав из кармана халата платок, терпеливо ждал, когда Павел разденется. Старлей и лейтенант, молча, стояли в углу. Они волновались, переминаясь с ноги на ногу. Шутка ли, сейчас решался вопрос о качестве их работы. Примут или нет арестанта?! Если нет, выговора не избежать! Фельдшер, понимая это, смаковал и растягивал, как мог процедуру. Павел остался в одних трусах.

«Значит, здесь каждый старается издеваться друг над другом. Вот местечко. Ад кромешный!» – подумал Павел.

Он стоял и дрожал. Было холодно. Ноги моментально озябли. Кожа покрылась пупырышками. Губы посинели. Фельдшер надел пенсне и внимательно осмотрел голое тело Павла.

– Вы, наверное, не поняли, арестованный, я сказал раздеться. Если вам говорят раздеться, надо снимать все! Ясно вам?

Павел медленно стянул трусы. Ему было стыдно. И хотя в помещении не было женщин, оголяться перед этими мужиками было противно. Павел никогда не раздевался вот так, перед посторонними людьми. Лишь на медицинском осмотре в военкомате, да и то, там была совсем другая обстановка. Там все были дружелюбны. Даже в бане! Хотя даже там Клюфт старался побыстрее замотаться в простыню, чтобы посторонние глаза не буравили взглядом его гениталии.

Но Клюфт понял – тут церемониться не будут и лучше подчиниться. «Иванушка-дурачок» в старшинской форме пристально, исподлобья, зло смотрел на Павла. Клюфт покосился на его огромные кулаки. Перевел взгляд на фельдшера. Тот ему улыбнулся:

– Вы, я слышу, стонете. У вас проблемы со здоровьем? Что болит? На что жалуетесь? Я вижу, у вас множественные ссадины и гематомы.

Павел покосился на старлея и лейтенанта. Они вытянулись по струнке и напряглись. Клюфт грустно ухмыльнулся:

– Я был избит. Вот этими офицерами при аресте. Били ногами. По голове и телу. Вот отсюда и синяки. Я хочу, чтобы вы зафиксировали это в протоколе задержания или аресте! Я не знаю, как он точно у вас называется, товарищ фельдшер.

Но этот ответ на фельдшера не произвел впечатления. Никаких эмоций. Медик взял листы и, макнув в чернильницу перо, что-то записал в бланке. Через минуту он оторвался и, вздохнув, с ехидной улыбкой на лице ответил:

– Во-первых, я не товарищ. Я вам не товарищ, и вы это должны запомнить. Я отныне вам – гражданин. Просто гражданин. Так обращайтесь. А во-вторых, ваше заявление я не могу вписать в протокол. Нет свидетелей. Никто не может подтвердить ваши слова. Поэтому я считаю это голословным заявлением. Конечно, я впишу ваше заявление, но в том случае, если эти офицеры согласятся, что вы оказывали сопротивление и к вам применили силу. Поэтому я им задам вопрос в вашем присутствии. Товарищи офицеры, вы били арестованного?

Старлей и лейтенант словно ждали вопроса и в один голос гаркнули:

– Нет, мы не видели, кто избивал его. Арестованный был уже в таком состоянии.

– Он был одет неопрятно. Это есть в протоколе задержания.

– Это отражено. И под этими поставили свои подписи понятые.

– Так что арестованный пытается нас оговорить, – они перебивали друг друга.

Павел понял – это были сплошь заученные фразы. Это делали уже не раз! Протокол с подписями. Они пришли в его дом с протоколом, в который уже на всякий случай внесли записи: «арестованный выглядел неряшливо и уже был с синяками». И дальше. Они не стали бить его при понятых.

А старики Скворцовы просто подписали в страхе эту чертову бумагу, не глядя в ее содержание. Да и зачем глядеть? Зачем эти лишние формальности? Не доверять энкавэдэшникам себе дороже будет! Нет, лучше подписать, что дают, чтобы отделаться. Только бы отстали! Только бы не трогали! И все. Подпись. Протокол. Избитый и неряшливый задержанный. Тем более люди в форме говорят – он «враг народа»!

Эти «ежовские соколы» не стали бить его при соседях. Зачем?! Простые люди не должны видеть, что в суровых, но справедливых внутренних органах советской страны бьют человека, пусть и врага. Нет! У них чистые руки, горячее сердце и холодная голова! Они не будут мараться о какую-то «троцкистскую шваль»!

Но везти в тюрьму без синяков было бы нарушением. Как так? В протоколе указано, что синяки есть, одежда грязная и рваная! А привезли совершенно здорового и опрятного человека! Не порядок! Поэтому Павла и избили возле «Эмки». Били так, чтобы не нарушать отчетность. Били, чтобы все совпадало с заранее записанным протоколом!

«Бред! Фарс вперемешку с нелепицей и абсурдом! Зачем?! Зачем все это им нужно? Весь этот страшный спектакль? Почему?» – Павел закрыл глаза. Ему стало противно даже от своих мыслей. Фельдшер встал. Он подошел к Клюфту и посмотрел ему в глаза, потом осмотрел его тело:

– Откройте рот, – приказал медик.

Павел повиновался.

– Повернитесь.

Клюфт совсем смутился. Он медленно развернулся к фельдшеру спиной. В руке Павел держал свои трусы. Медик тяжело вздохнул и противным голосом проскрипел:

– Нет! Я уже устал. Почему они все меня не хотят слушать?! Я же не раз просил – привозите подготовленных! А этот, вновь гуттаперчевый. Что, не так уяснили ему его права? Плохо работаете! Плохо! Ладно. Черт с вами! Повезло вам, что я добрый сегодня. У меня вот-вот жена должна родить. Мальчика, надеюсь. Поэтому сегодня я не буду вам компостировать мозги. Но в будущем учтите! И не бейте так топорно! А если бьете, то с умом. А то, что за удары? Вон! – фельдшер ткнул пальцем в огромный синяк на пояснице у Павла.

Клюфт стоял и тяжело дышал. Этот осмотр – он больше похож на издевательство! Медик, который учит конвоиров, как правильно бить и показывает на арестанте, словно на учебном пособии, их ошибки! И что-то подсказывало Павлу, что это всего лишь начало его мучений! Фельдшер ткнул несколько раз пальцем под лопатку и провел ладонью по ребрам. Затем брезгливо пропищал:

– Повернуться ко мне лицом!

Павел, словно солдат на плацу, развернулся. Голый и беззащитный, он стоял, зажмурив глаза. Ему было стыдно! Ему так захотелось заплакать от стыда и обиды! Слезы комом подкатили к горлу. Но Клюфт сдержался. Он сглотнул слюну и тяжело вздохнул. Фельдшер потрогал его живот и вновь приказал:

– Повернуться спиной!