– Место рождения, социальное происхождение! – вновь заорал Иваненко.

– Красноярск, из семьи служащих.

Иваненко сгреб протоколы и аккуратно сложил их в картонную папку. Павел с удивлением заметил, что на титульном листе была уже напечатана его фамилия и присвоен номер.

– Одеться и стать к стене! – очередной вопль громилы потряс стены.

Павел все делал машинально. Словно согласившись со своим незавидным положением, он обреченно напялил на себя рубашку, свитер и брюки. Ботинки без шнурков выглядели как-то беспомощно. Сзади хлопнула решетка, и застучали гулкие шаги. Сапоги выбивали по каменному полу равномерные удары. Клюфт обернулся и увидел, что из камеры вышли его конвоиры. Звякнули ключи у противоположной решетки. Створка отворилась, и в камеру ввалились еще два сотрудника – совсем молодые парни. Никаких знаков различия в петлицах, рядовые.

– А ну, Петров и Стриженов, арестованного Клюфта в бокс номер три! До особого распоряжения. Санпропускник не нужен. Заключение есть. Без права прогулки. Только по распоряжению следователя. Вещдоки в оперчасть. Выполнять! – скомандовал Иваненко.

Вошедшие конвоиры засуетились. Один собрал бумаги и книги, складывая их в скатерть. В вещах уже успел покопаться «старшина-верзила», но, видно, ничего интересного и ценного не приметил. Второй конвоир подошел к Павлу и завел ему руки за спину:

– Вот так держать! При движении по коридору голову вниз. По сторонам не смотреть. При командах выполнять, – сказал он каким-то неуверенным голосом.

Павел почувствовал: парень волнуется. Клюфт попытался посмотреть ему в лицо, но не смог. Конвоир прижал Клюфта к стене. Опять брякнул замок. В глубине коридора вновь послышались шаги. Солдат дотронулся до плеча и скомандовал:

– Вправо пошел! К стене. Стоять!

Павел сделал три шага и остановился у решетки. Надзиратель подтолкнул его и захлопнул перегородку.

– По коридору шагом марш! – команды отдавались эхом в длинном тоннеле.

Павел шел по каменному полу и разглядывал свои ботинки без шнурков. Сколько он сделал шагов – не считал. Клюфту показалось, что они идут целую вечность. Вдруг раздался женский крик. За стеной дико кричала арестантка. Шаг, еще шаг. И вновь крик. Крик о помощи. На этот раз вопил мужчина. Павел испуганно сжал кулаки. «Куда я попал? Может, в преисподнюю? Может, в ад? Это и есть ад. Бога нет, а ад есть? Нет, такого быть не может. Человек не может сам себе сотворить ад! Зачем ему ад? Но это все есть! И это все я вижу!» – Павел зажмурил глаза.

За стеной кто-то заурчал. Это был рев дикого существа. Рык с угрозой! Так мог рычать только монстр! Послышался отборный мат! Мужчина выругался самыми скверными словами! Такого мата Павел за свою жизнь никогда не слышал.

– Стоять! Лицом к стене!

Клюфт уперся лбом в холодную стену. Он почувствовал запах сырой известки. Видно, недавно здесь побелили. Вновь бряканье ключей. Звякнул замок. Скрип ржавых петель. Пахнуло сыростью и пустотой.

– Повернуться, входить!

Конвоир втолкнул Павла в темное помещение. Клюфт едва не споткнулся о порог. Сзади, словно последняя надежда, грохотнула тяжелая дверь. Все – темнота. Тишина. И где-то там, в коридоре, топот сапог. Надзиратель удалился. Павел несколько секунд стоял, недвижим, пытаясь рассмотреть, куда он попал. Постепенно глаза привыкли к полумраку. Совсем маленькая камера. Примерно метр на два. К стене прибит железный стол. Возле него деревянная лавка. В углу за решеткой светилась совсем тусклая маленькая лампочка. И все. Ничего более. Павел тяжело вздохнул. Сделал шаг и с опаской опустился на лавку. Он почувствовал, что ему стало легче. Напряжение спало. Странно, но Клюфт ощутил, что вот так сидеть на лавке – это такое блаженство! Развернувшись, он облокотился на стену. Она оказалась совсем промерзшей. Павел сделал глубокий вдох. В камере было холодно. Часа три – и можно окончательно околеть. Но сейчас Клюфта радовало одно: он мог просто посидеть в тишине. Спокойно подумать. Прийти в себя. Поразмыслить.

«Нужно взять себя в руки. Взять! Нужно определить свою позицию. И главное – раз и навсегда запретить себе срываться и вести себя сдержанно! Иначе! Иначе все может обернуться против меня! А этого допустить нельзя. Взять себя в руки. Не паниковать!» – рассудок и здравый смысл без страха и паники вернулись к Клюфту.

Человек – странное существо. Находясь на свободе, он старается получить право на одиночество, устав от рабочих будней. От назойливых вопросов коллег, от пристальных взглядов начальников! От надоедливых оговорок и претензий кондукторов в поезде, от дотошных вопросов милиционеров на улице, человек просто хочет побыть один! Уединиться, закрыться в своей маленькой комнате и полежать в тишине! Полежать и побыть один на один с собой. Этого так хочется любому, испытывающему острую потребность в одиночестве.

Но парадокс: как только человек насильно остается в этом самом замкнутом одиночестве, ему так не хватает этого общения. Сочувствующих слов от коллег, добродушных взглядов начальников, таких нужных подсказок кондукторов и убедительных заверений постовых милиционеров! Человек очень хочет общения! Человек не может быть один! Человек боится быть один, потому что человек – стадное существо!

Павел потерял счет времени. Сколько он находился в полутемном маленьком боксе, было неведомо. Может быть, час. Может быть, два. Но когда Клюфт уснул, сидя на жестком стуле, и неожиданно проснулся от грубого окрика надзирателя где-то в глубине коридора, Павел понял, что сидит в этом тесном тюремном боксе уже целую вечность! По крайней мере, так ему показалось…

Сначала было страшно. Очень страшно. Но вскоре страх улетучился и превратился в какую-то тупую ненависть ко всему происходящему. Ненависть ко всем людям, ненависть к самому себе! Это тупое чувство злобы, беспричинного раздражения вскоре тоже растаяло и перешло в нетерпеливую озабоченность и отрешенность. Клюфту уже было все равно, что с ним будет. Ему просто хотелось, чтобы за ним скорее пришли! Чтобы разъяснили, за что его арестовали, за что его держат, как зверя, в тесной и вонючей клетке-боксе с табуреткой и маленьким столом.

Павел вновь попытался заставить себя дремать. Но спать уже не хотелось. Тем более организм сигнализировал, что пора идти в туалет. Пора освободить мочевой пузырь. Клюфт осознал, что еще немного – и он не вытерпит. Еще немного – и он оправится прямо тут, в углу камеры…

«Почему они не поставили хоть какой-то бачок? Почему узник в этом боксе не может элементарно справить свою нужду?» – Клюфт встал и, размяв затекшие ноги, робко подошел к двери. Он приложил ухо к холодной металлической плоскости и вслушался.

Где-то вдалеке цокали сапоги по каменному полу. Размеренные и нудные. Это ходил надзиратель. Слабые голоса и звяканье ключей. Павел вздохнул и осторожно постучал костяшками пальцев по двери. Выждав минуту, Клюфт снова стукнул. Но никто к его камере не подошел. Тогда Павел начал барабанить сильней. Удар за ударом. Он осмелел и бил в металлическую перегородку что есть силы. Но и это не привлекло внимания надзирателя. Клюфт разозлился. Он развернулся к двери спиной и начал долбить по ней ногой. Удары были такими громкими, что Павлу показалась, его слышит вся тюрьма! На этот раз, на вызов все же откликнулись. К камере подошел человек. Было слышно, что он стоит в нерешительности. Наконец надзиратель отодвинул маленькую перегородку на круглом отверстии и посмотрел в глазок. Павел отошел назад и сел на стул.