в которой парена есть романова трава» (отвар ромашки). Зубы чистили «корою дерева горячего и терпкого и горького, на язык шкнутаго (жесткого). Поскольку «лицевая чистота», даже без «углаждения» специальными притираниями, почиталась «украшением лица женского», женщины из простых семей по утрам непременно «измывали себя». Кто страдал дерматитом, смешивали при умывании «мыльну траву» с чистотелом («корень истолкши класть в мыло — лице будет чисто и бело»).

Домовитые хозяйки готовили еду, ухаживали за скотиной, занимались ткачеством и рукоделием. Нередко барыни являлись собственницами личных земельных угодий, и на их плечи ложились хозяйственные заботы, а во время длительного отсутствия мужа, который мог находиться на государевой службе, занимались организацией всей жизни своего имения, и справлялись со всем они, вероятно, очень неплохо. Тогда-то и родилась поговорка: «Бес там не сообразит, где баба доедет».

Жительницы посадов торговали на рынках, проводили время в мастерских, на огородах, ходили в церковь, в гости, то есть говорить о затворнической, теремной жизни женщин в те далекие времена не приходится. Затворницами были лишь девушки из самых зажиточных слоев бояр-горожан и приближенных к царю княжеских фамилий. О том, что затворнический, «монастырский уклад» жизни и там нарушался, говорит небольшой, но яркий эпизод. Одна из боярышень-невест, выбранная для царя Ивана Грозного, уже после осмотрин оказалась «лишенной девства» и, конечно, выбыла из конкурса.

Как видим, иностранцы имели возможность видеть разных дам, они сталкивались с ними и на улицах города, и на рынках, и в гостях у вельмож. Женщины хоть и не садились за стол с мужчинами, но по обычаю хозяйка выходила к дорогому гостю и подносила ему чарку с вином. Составить общее впечатление об их внешности иностранцы, посетившие Москву, могли без особого труда.

Секретарь английского посла сэра Томаса Рандольфа поэт Джордж Турбервилль (1540?—1610?) в стихотворной форме рассказал своим соотечественникам о нравах и характерах московитян, которых увидел летом 1568 года.

И женщина совсем не так, как наша,

На лошади верхом и рысью скачет.

На каблуках и в пестрых одеяньях — женщины, мужчины, —

И, не жалея денег всех на это, ступает чинно.

Кольцо висящее у женщин уши украшает,

А иным, по древнему обычаю, ничто гордиться этим не мешает.

Их внешность выражает ум, печаль, походка их степенна,

Но к поступкам грубым при случае они прибегнут непременно.

Нет ничего для них зазорного в разврате,

А безрассудства сотворя, не позаботятся скрывать их.

Пусть муж — последний в их стране бедняк,

А вот жене своей румяна не купить не может он никак:

Деньгами награждает, чтоб красилась она, рядилась

И брови, губы, щеки, подбородок румянами и краской подводила.

Вдобавок женщины к привычке этой известное коварство прилагают

И, красясь ежедневно, немалого успеха достигают.

Так искусно они сумеют краску наложить на лицо,

Что даже самому благоразумному из нас, доверься даже он глазам, не мудрено и ошибиться.

Я размышлял, что за безумье их заставляет краситься так часто,

И сравнивал при этом, как ведут они свое хозяйство безучастно.

Турбервилль — единственный из путешественников-иностранцев, кто отметил столь «искусное» наложение косметики, что мужчина вполне мог принять раскрашенное лицо дамы за ее природный румянец. Объяснять, чем вызван обычай, он не стал. А вот приехавший в Москву в 1588 году английский дипломат Джайлс Флетчер задался вопросом и предположил, что «… женщины, стараясь скрыть дурной цвет лица, белятся и румянятся так много, что каждый может заметить. Однако там никто не обращает на это внимание; потому что таков у них обычай, который не только вполне нравится мужьям, но даже сами они позволяют своим женам и дочерям покупать белила и румяна для крашения лица и радуются, что из страшных женщин они превращаются в красивые куклы. От краски морщится кожа, и они становятся еще безобразнее, когда ее снимают».

Интересно, где ему довелось увидеть, как дама «снимает» макияж? Или это всего лишь его, вполне закономерное, предположение? Надо сказать, что имело место и другое объяснение подобной моды.

Адам Олеарий побывал в Москве в качестве секретаря Голштинского посольства дважды в 1634 и 1639 годах. Он родился 1599 / 1600 году, получил хорошее образование, окончил Лейпцигский университет, знал русский и арабский языки. Его ученые познания были столь велики, что русский государь Михаил Федорович предложил ему остаться в качестве придворного астронома и землеведа. Немецкий ученый это предложение не отклонил, но послужить московскому царю ему не довелось.

Посольство ставило перед собой цель — установить торговые отношения с Московией и Персией, и по должности Олеарию надлежало описать свое путешествие. В результате его трудов свет увидела книга под названием «Описание путешествия в Московию…».

Наблюдая нравы и внешность русских, Олеарий, знакомый с бытом европейских жителей, невольно обращал внимание на их схожесть и различия. Так, он заметил, что русские лицом от европейцев не отличаются, «женщины… среднего роста, вообще стройные, нежны лицом и сложением, но в городах все румянятся и белятся, притом… грубо и заметно, будто кто-нибудь пригоршнею муки провел по лицу и кистью выкрасил щеки в красную краску. Они чернят также, а иногда окрашивают в коричневый цвет брови и ресницы».

Ценитель женской красоты, Олеарий не раз с удовольствием отмечал привлекательность наших дам. Так в гостях у некого боярина ему довелось познакомиться с родственницами хозяина. «Обе оне были еще очень молоды, хорошенькие лицом и роскошно одеты». И жену ему представил, была «супруга весьма красивая собою, хотя и подрумяненная». А на Пасху в царском шествии в свите великой княгини насчитал он тридцать шесть сопровождающих боярышень и девушек. Разодетые в красные одежды, в белых шапочках и белых же покрывалах, сильно нарумяненные, ехали они верхами на лошадях, как мужчины, и, наверное, произвели неизгладимое впечатление своей красотой на немецкого путешественника.

Единственное, чего он не мог понять, зачем разрисовывать и без того красивые лица. Вероятно, он искал причину этого обычая и узнал, что, «навещая соседей или появляясь в гостях, женщина, чтобы быть угодною для всех, непременно должна раскраситься сказанным образом, хотя от природы она и была бы красивее, чем нарумянена, и делается это для того, чтобы природная красота не выдавала безобразия тех, которые имели нужду в искусственной прикрасе. Так случилось раз в нашу бытность в Москве, что жена знатнейшего вельможи и боярина князя Ивана Борисовича Черкасского, прекрасная собою, не хотела было румяниться сначала, но ее тотчас же оговорили