— Что же нам делать?

— А ты не знаешь?

При подготовке базы особой команды саперы боевиков заложили фугас в стену пещеры, вставив в него дистанционный взрыватель. Пульт управления находился у командира особой группы, Амера Аль-Гатари.

— Я понял тебя, — вздохнул он.

— И не вздумай сдаваться. Мы найдем и тебя, и всех остальных, что пойдут за тобой, даже под землей.

— Мы и так под землей. Но я — воин и умру достойно. А со мной и все остальные.

— Хороший ответ! Иного и не ждал. Прощай, Амер, жаль, что так получилось.

Аль-Гатари положил трубку и поймал подозрительные взгляды турка и албанца. Сириец Ияс продолжал молиться.

— Что решил господин Курмани? — спросил Бурмаз.

— Помощи не будет.

— А что будет? Ты говорил, что готов умереть достойно, а с тобой и все остальные. Значит, пещера заминирована?

— Что уж теперь скрывать, да, в одной из стен установлен фугас с радиовзрывателем. Пульт у меня. Нам не остается ничего, кроме как умереть. Умереть с оружием в руках, как настоящим воинам.

— А наши деньги, что руководство ИГИЛ обещалось заплатить за работу, осядут в карманах Курмани? — прошипел албанец. — Не слишком ли велика цена смерти?

— О чем вы говорите, братья? Помолимся лучше, как это делает Ияс. Скоро мы все будем на небесах, перед судом Всевышнего, а потом в райских кущах, потому что отдали жизни в борьбе с неверными. Молитесь, братья, у вас три минуты!

Но наемники умирать не желали.

Албанец резким движением выхватил из кобуры пистолет и выстрелил в голову Аль-Гатари. Тот не только не успел привести в действие дистанционный взрыватель, он ничего понять не успел, так как пуля ПМ пробила ему череп и опрокинула с табурета.

Ияс вздрогнул, прервал молитву, обернулся:

— Что вы наделали? Он был прав, мы должны умереть как воины. — Рука его потянулась к автомату, но Кучак оказался проворнее и произвел второй выстрел.

Кунут Ияс уткнулся лбом в земляной пол пещеры. Пуля попала ему в затылок. Под черепом разлилась большая лужа крови и какой-то бледно-зеленой жидкости.

— Нашелся еще один шахид! — скривился албанец и повернулся к турку: — Я все правильно сделал, Хакан?

— Абсолютно. Подыхать в этой пещере решится только умалишенный. В чем нас могут обвинить? В том, что мы — члены экипажа самоходной зенитной установки? Это преступление? В том, что оказался в Сирии, — так послали.

— Это тебя, — произнес Кучак, — а как могли послать в Сирию к ИГИЛ меня, албанца?

— Э-э… ты приехал в Турцию, тебе поставили условие: получишь гражданство, если согласишься повоевать в Сирии. Против ИГИЛ, против курдов. Возвращаться тебе не хотелось, ты согласился. Наша установка не произвела ни одного выстрела, никакого урона ни сирийцам, ни тем более русским мы не нанесли. Более того, ты лично пристрелил командира команды и его активного сторонника, которые предлагали, запомни, не подорваться, а провести попытку прорыва с ПЗРК через северный тоннель. Мы не захотели в этом участвовать.

— А дальше?

— А дальше, Орес, сдаемся в плен. Нас осудят не на долгий срок, лет на восемь. Что это такое, по сравнению со всей жизнью? Всего лишь не лучший фрагмент.

— Русские не пристрелят нас на выходе?

— Нет, если поднимем белый флаг. В сдающихся они не стреляют.

— А где возьмем белый флаг?

— У тебя под курткой что?

— Майка.

— Цвет?

— А! Понял, только она грязная.

— Пойдет любая. Снимай куртку, майку, рви материю и насаживай на древо флага ИГИЛ, что повалил Аль-Гатари.

— Угу. Я быстро.

— Выходим без оружия, так что все выбросим здесь.

— Да, да, Хакан, конечно.

Соболь занял позицию наблюдения.

Жилин и Смирнов прошли к западному склону. Ветер, что дул с юга, развернул поврежденную сеть, и офицеры увидели стоявшие у обрыва ЗСУ-23-4 «Шилка» и пикап «Тойота».

— Вот они, — проговорил Жилин, — целехонькие. Хороший подарок для ополченцев Эль-Рувана будет. Из четырех стволов установка будет косить «духов», как траву косой. Да и БТР не поздоровится.

— Если Северцов не прикажет уничтожить вражескую технику. А пикап поврежден. Турель цела, пулемет выведен из строя, стекла выбиты, попробовать завести?

— Давай!

Смирнов влез в кабину, «поколдовал» немного, и «Тойота» вдруг завелась.

— Смотри, живая, — радостно воскликнул он. — А ну, что у нас с трансмиссией? — и, переведя рычаг автоматической коробки, сдал назад. Как ни странно, у пикапа повреждено всего одно колесо, которое можно было заменить сохранившейся запаской.

— На ходу, командир. Вот это я понимаю, качество! Приняла разрыв Ф-1, а двигатель и ходовая целы. Наш бы «УАЗ» сдох мгновенно.

— Нашел с чем сравнивать.

Портативная станция Смирнова сработала сигналом вызова.

— Да?! — ответил старший лейтенант.

— Боря, вижу двух «духов», вышли на площадку один за другим.

— Ты не знаешь, что делать?

— У них белый флаг, вернее, белая грязная тряпица на древке. Один из «духов» размахивает ею. Они, Боря, намереваются, кажется, сдаться.

— Их двое?

— Двое.

— Почему? По идее, должно было быть четверо.

— Я откуда знаю? Вышли двое.

— Оружие?

— В смысле?

— Оружие при них?

— Нет. Даже кобуры расстегнули и куртки.

— А как насчет гранат на теле?

— Куртки распахнуты, никаких поясов, разгрузок нет. А там хрен их знает.

— Понял, внимательно следи за ними. И при малейшем движении руки к куртке или брюкам стреляй!

— Принял!

Смирнов перевел станцию в режим ожидания.

— Что там у Соболя, никак «духи» решили сдаться? — спросил Жилин.

— Двое из всей группы. А должно быть четверо.

— Значит, двоих эти завалили, но скоро все узнаем. С ними разбираться нам.

— Ну конечно, ведь в группе больше нет бойцов.

— Боря! Не зли меня. Идем.

Офицеры вышли из-за холма.

Боевики бросили флаг, подняли руки, растопырив пальцы — знали, что надо делать в подобных случаях.

— Кто вы? — с безопасного расстояния крикнул Жилин.

— Мы есть экипаж ЗСУ, мы не знал воевать против законной власть. Думал, против ИГИЛ, — на ломаном русском ответил турок.