Через год Мари выходит замуж за инженера Франсуа Тюссо. Вместе они разрабатывают некоторые идеи, прогрессивные для того времени.

Семь последующих лет были далеко не лучшими в истории Музея восковых фигур. Мадам Тюссо, у которой родились сыновья, начинает обдумывать идею вывоза коллекции в Англию, чтобы показать ее жителям более благополучного государства, где революционные бури уже улеглись.

Это произошло в 1802 году. Экспонаты были погружены на корабль и перевезены через Ла-Манш.

Начиналась новая эра в истории Музея восковых фигур. В течение тридцати трех лет паноптикум переезжал из города в город, пока наконец в 1835 году музей не приобрел постоянный адрес на Бейкер-стрит в Лондоне в апартаментах Портмана. Мадам Тюссо уже было семьдесят четыре года.

Прошло семь лет. Владелица музея, известного уже по всей Англии, приступает к изготовлению собственной скульптуры, которая займет почетное место в экспозиции. Мадам Тюссо выглядит маленькой неулыбчивой старушкой, гордо глядящей прямо перед собой.

Великая скульпторша умирает в 1850 году в возрасте восьмидесяти девяти лет. Она умирает во сне, тихо и спокойно.

Была глубокая ночь, когда я подъехала к зданию Художественного фонда. Совсем недавно прошел дождь, погода была ветреной и промозглой.

Я очутилась в зале, единственными обитателями которого были восковые истуканы. И снова трупы смотрели мне в лицо.

Если повезет, то я уйду отсюда живой. Если не повезет, то…

Во всяком случае, мой образ никто не запечатлеет в воске, и я не стану украшением паноптикума, хотя очень хотелось бы этого.

Еще издали послышались шаги человека, который спешил на ночное свидание со мной. Поступь была твердой и торопливой, будто под уздцы вели мустанга, копыта которого были обуты в мокасины.

– Я здесь, Таня… – прозвучал глухой голос, эхом раздавшийся в пустом зале.

– Вот и прекрасно, Александр Игоревич, – сказала я. – Хорошо, что вы откликнулись на мое приглашение и пришли сюда.

Честно говоря, меня слегка знобило. Я была одна-одинешенька в этом зале лицом к лицу с опасным противником.

Господи, как же я сразу не узнала этого человека: рост, сложение, отработанные удары.

Безруков усмехнулся.

– Встречу можно было назначить в другом месте, не среди этих уродов.

Я усмехнулась.

– Чем же они вам не нравятся?

Александр Игоревич не стал отвечать на этот вопрос.

– Давайте ближе к делу. Чего вы хотите?

– Хочу, чтобы вы подтвердили мою догадку. Правду о Музее восковых фигур. Мы здесь одни, так что можете говорить спокойно.

– И какова же твоя догадка, девочка?

Крепкий орешек этот дядя. Ничего не боится. А вот мне немного не по себе.

– Прохоренко пытался вас шантажировать, верно?

Александр Игоревич кивнул.

– Абсолютно. В противном случае обещал дать показания…

– По поводу гибели брата Виктора?

Безруков облизал верхнюю губу.

– Это был честный бой. И далеко не первый. Был один или два случая, когда парни умирали от кровоизлияния в мозг, но это было лишь потому, что они не желали вовремя прекращать встречу. Законы тотализатора жестоки: ты или тебя. Сдавать виновного в смерти боксера милиции не было смысла – бизнесу пришел бы конец, а деньги нужны всем. И нам тоже.

– Друзья вашей дочери случайно увидели вас у ресторана «Золотая нива» в тот злополучный вечер?

– Я не хотел платить Андрею… Это был бы бесконечный процесс. К тому же случай с его братом мог рассматриваться как непредумышленное убийство. Прохоренко же хотел повернуть дело так, будто я заранее запланировал гибель Виктора. Парни же просто сглупили. Они явились к ресторану, чтобы устроить разборку, а получилось так, что увидели меня сразу после того, как я убрал Прохоренко.

– Но они не собирались вас выдавать! Упорно хранили молчание!

Александр Игоревич покачал головой.

– Я не понимал, что происходит со мной, – состояние было такое, что хотелось убивать, убивать и убивать. Наваждение, которое я никак не могу объяснить. Когда я пришел туда, чтобы поговорить с Прохоренко, на меня накатила странная волна непонятной кровожадности, и я понял, что не смогу остановиться. Я не понимаю, что именно происходит.

– Параллельно вы хотели убрать с дороги меня, – напомнила я.

– Я чувствовал, что ты докопаешься. Хотя доказать мою причастность к убийствам будет трудно, я все-таки опасался.

– А ведь поначалу я поверила, что в убийствах замешаны администраторы музея. Двое подозреваемых, которым вы подкинули заточку. Мотив у них тоже имелся, так что спланировано было прекрасно.

– Я узнал от жены, что ты поедешь в Питер, и понял, что правда может всплыть наверх, как ни крути.

– Кстати, ни на каких сборах вы не были, – сказала я, – мои друзья из прокуратуры прояснили этот вопрос. Вы отсиживались на квартире, которую сняли за пятьдесят долларов в месяц.

Безруков промолчал.

– Тем не менее доказательств у тебя нет. Это все разговоры.

– Вы так думаете?

Я подошла к Петру Первому и вытянула из рукава сюртука тонкий проводок.

– Это «жучок», – сказала я, – весь наш разговор записан на диктофон, и эта запись может быть использована против вас.

Может быть, зря я использую в своей работе дешевые эффекты? Наверное, стоило промолчать.

Лицо Александра Игоревича налилось кровью. Я никогда еще не видела подобного выражения – одновременно несчастного, как у Пьеро, и злобного, как у Дракулы.

Я поняла, что меня собираются бить.

Безруков полез в карман пальто и извлек на тусклый свет дежурных ламп заточку.

– Ловко ты провела меня…

Я попыталась образумить Александра Игоревича.

– Не вешайте на себя еще одно убийство! – торопливо воскликнула я. – Это ни к чему! Будьте благоразумны!

Но Безрукова уже ничего не могло остановить.

Я нагнулась к «жучку» и крикнула в микрофон:

– Ребята! Все ко мне! У него заточка!

Александр Игоревич двинулся вперед, низко опустив правую руку, в которой поблескивало смертоносное жало.

– Я запер все двери… – медленно произнес он. – Все до единой. Пока они будут ломать…

Пора принимать радикальные меры.

Я торопливо полезла под куртку, вытащила на свет пистолет «ПМ» и направила его на Безрукова.

– Учитывая особую опасность, меня вооружили, – сказала я, – поэтому советую оставаться на месте.