— Тебе холодно?

Я покачала головой.

— Это шок, — продолжал он. — Послушай, сними-ка платье, оно высохнет на кустах очень быстро. А пока надень мой пиджак.

— О нет, нет.

Он сделал это нелепое предложение таким естественным тоном, что протестовать показалось глупым даже мне самой. Но я все равно сказала, что мне лучше пойти домой и переодеться.

Мартин опустился передо мной на колени и своим взглядом принудил посмотреть ему прямо в глаза.

— Не уходи, Кристина, — мягко попросил он. — Возьми мой пиджак. Иди за кусты и сними свое платье. Оно высохнет на солнце за десять минут. Нельзя, чтобы оно сохло на тебе — ты можешь простудиться.

Не возразив ему больше, я взяла его пиджак. С помощью Мартина я поднялась на берег и пошла за кусты, на ту маленькую полянку.

Ощущая себя великой грешницей, сняла платье и поспешно сунула руки в рукава его пиджака, не только застегнула пуговицы, но и подняла воротник. Потом тихо попросила:

— Ты не повесишь мое платье?

Над откосом показалась его голова. Он протянул руку, и я подала ему платье. Я боялась встать и сидела, подоткнув под себя полы пиджака и прикрыв колени руками.

— Можно мне подойти к тебе? — спросил он, и я, голосом едва более громким, чем шелест крыльев птицы, ответила:

— Да.

Он сел на траву поодаль, и хотя я не смотрела на него, но знала, что он надел рубашку. Я начала разбирать пальцами свои волосы и отжимать их, наклонив вперед голову, чтобы не намочить пиджак.

— Давай я, — он произнес это застенчивым, но таким естественным тоном, что я не испытала никакой неловкости. Когда он снял рубашку и начал вытирать ею мои волосы, я хотела было запротестовать и сказать: «Она же вымокнет», но не сделала этого, а тихо сидела, пока его руки нежно растирали мою голову. Мартин стоял позади меня на коленях, я через пиджак ощущала тепло его обнаженных ног. Чувство страха уходило, сменяясь радостным изумлением. Впервые я осознала, что это. Прежде я испытывала подобное ощущение крохотными дозами: в то утро, когда я повела мать в лес полюбоваться первыми весенними цветами, когда я наблюдала за тем, как раскрываются липкие почки каштана, и еще раз — когда я прошла обряд причастия и на какое-то мгновение ощутила в себе Бога. Но все эти чувства были отдельными частицами целого, а целое пришло ко мне именно сейчас. Оно согревало мое тело, заставляло пылать кожу… Когда Мартин прижал к себе мою голову и заглянул мне в глаза, мое сердце готово было разорваться на части. И я тоже смотрела ему в глаза. Потом он быстро передвинулся и оказался передо мной. Теперь мы ощущали дыхание друг другa. Стоя на коленях, Мартин какое-то мгновение выдержки вал мой взгляд, затем его губы слились с моими — и моя радость вырвалась наружу. Второй раз за этот вечер я чуть не погрузилась в беспамятство, и второй раз за вечер мной овладел страх. Меня целовали, целовали по-настоящему, впервые в жизни, и у меня не было никакого опыта, чтобы судить о силе накала наших чувств. Но я ощущала легкий испуг. С усилием я оторвалась от Мартина, и мы опять стали смотреть друг на друга. Потом он засмеялся, взяв мои руки, прижал их к своей груди и принялся повторять снова и снова мое имя.

— Кристина… Кристина… Кристина.

Его голос пьянил точно так же, как и его поцелуй. Потом, подобно бегуну, который делает передышку, он вздохнул и упал на траву. На какое-то мгновение колдовские чары отступили ®т меня. Мартин уткнулся в мой бок, приглушенным голосом произнес:

— Знаешь, когда я впервые увидел тебя?

— Знаю — возле моста, — кивнув, ответила я.

— Ты была с двумя приятелями, и я подумал, что если и сходились когда-нибудь красавица и чудовище, то это как раз и есть то самое. Ты выглядела как существо из другого мира, я мгновенно влюбился в тебя. Это был последний день пасхальных каникул, я проклял себя за то, что должен был возвращаться на учебу. Кстати, кто были эти двое парней?

Мои губы расплылись в улыбке.

— Мой брат Ронни и Дон Даулинг. Он наш сосед.

— А большой — это твой брат?

— Нет, мой брат другой.

— Что ж, приятно слышать. Я возненавидел обоих с первого взгляда, — он прижал к своему телу мою руку. — А тот здоровый парень, помню, выглядел так, словно с удовольствием прикончил бы меня.

Я обнаружила, что не утратила способности смеяться.

— Он такой.

Мартин повернул к себе мое лицо и с чувством спросил:

— Он хочет, чтобы ты была его девушкой? — я не успела ответить, как он добавил — Конечно, хочет, он был бы дураком, если бы не хотел. Ты знаешь, как ты красива, Кристина?

Я уже готовилась ответить, как ответила бы любому парню, который бы заявил нечто подобное: «Не говори глупостей», но так и не сказала этого, а с радостью приняла комплимент и благодарно улыбнулась. Наверное, впервые в жизни я была счастлива осознавать себя такой, какой я была. «Счастлива»— не то слово, в этот момент я была благодарна судьбе за свою внешность.

Я все еще сидела, поджав ноги, укрыв их пиджаком, и они начали затекать. Я пошевелилась, чтобы изменить позу, Мартин сказал:

— Вытяни ноги, — потом, засмеявшись, добавил — Знаешь, я их и раньше видел.

Все выходило у него просто и естественно, но я все равно испытывала смущение, глядя на свои длинные обнаженные ноги. Они казались мне очень белыми и несколько шокировали меня и заставляли задуматься. Но, прекрасно сознавая направление этих мыслей, я не позволяла им разрушить мой рай. Я не стала расспрашивать Мартина про обитателей того дома на вершине холма за рекой. Но я не могла сдержать страх, правда, это был сладкий страх… я не хотела пока, чтобы Мартин снова начал целовать меня, поэтому я стала говорить.

В тот вечер со мной впервые в жизни происходило так много разного, и мною овладело настойчивое, как у Ронни, желание говорить. Как ни странно, я вдруг заговорила о нем. Впрочем, не так уж странно — мне хотелось произвести на Мартина впечатление не только своей внешностью. А как это можно было сделать иначе, если не упомянуть о своем умном брате? Ничего, кроме секретов кулинарии и ведения домашнего хозяйства, я обсуждать не могла, а о деревьях или реке сказать красиво не умела — была