— Желаний, которые вы помогали исполнять.

Но это было не обвинение, а простая констатация факта.

— Тогда я смотрел на мир иначе, — ответил Байл. Даже ему самому показалось, что его голос прозвучал безжизненно. — В том безумии было что-то величественное. Это было восстание богов. Ты ведь тоже это видел, Олеандр. Мы следовали за своим генетическим отцом, куда бы он ни вел. Слепо, преданно, беззаветно. Мы набрасывались на новое, как голодные псы, и поглощали, пока не готовы были лопнуть и пока нас не поглотило в ответ.

— Не всех, — заметил Олеандр.

— Значит, большинство, — ответил Байл, изогнув тонкие губы в презрительной усмешке. — Я был свободен, но эта свобода оказалась лишь новой формой рабства. Когда нет рамок и директив, научные исследования превращаются в простое потакание своим прихотям. Если есть возможность что-то сделать, это еще не значит, что дело стоящее, а для стоящего дела не всегда есть возможности.

Даже теперь эти слова давались с трудом. Ограничения всегда были для него анафемой, но в них был смысл. Они не давали отвлекаться и расслабляться.

— Странные вещи вы говорите, повелитель.

— Я же говорю: я изменился. Там, на Терре, в те последние дни я впервые увидел, во что мы превратились — во что я превратился, — и подумал: какая растрата нашего потенциала! Мы могли бы так подняться, если бы только попытались. Но мы отдались во власть примитивных инстинктов. И радовались утраченным возможностям, как капризные дети.

Олеандр молчал. Байл продолжал, не зная, кого пытается убедить: его или себя.

— У нас был шанс, но мы его упустили. Наше время прошло, и единственное, что нам осталось, — это ждать наступления ночи. Третий легион мертв, Олеандр. Он больше никогда не будет таким, каким был раньше.

Олеандр поднял на него взгляд и уже собирался что-то сказать, когда зазвенели датчики сближения. Ангарные ворота опустились, открывая взгляду сборище враждебных лиц и поднятого оружия. Силовая броня поражала буйством красок и модификаций — как и болтеры в руках. Бело-бирюзовые гребни высоко поднимались над абсурдно удлиненными шлемами. С наплечников свисали золотые цепи, боровшиеся за место с обрывками похабно разрисованного пергамента и прочими мерзкими украшениями.

Через толпу воинов пробралась женщина. Она была выше их, но тоньше, а ее длинные многосуставчатые ноги оканчивались массивными черными копытами. На ней был комплект бледно-аметистовых силовых доспехов, вернее всего снятых с какого-то умиравшего космодесантника и грубо подогнанных под ее необычную фигуру. Белые волосы, заплетенные во множество хлыстоподобных косичек, окружали удлиненную голову, словно львиная грива. На лбу и щеках были вырезаны странные символы, а на одном крыле носа висели три золотых колечка. Женщина поставила одно копыто на рампу, отчего ее ожерелье из болтерных гильз, медальонов и клыков брякнуло о нагрудник, и улыбнулась Олеандру.

— Ты вернулся, апотекарий, — сказала она. Из-за частокола острых зубов показался раздвоенный язык, — Какая жалость! Я надеялась, что ты помер. Сплошные разочарования от тебя.

— Тебе придется с этим смириться. Если, конечно, ты не решила, что пришло время покончить с нашей игрой, Савона, — ответил Олеандр, раскинув руки в стороны.

— Время совершенно точно не пришло, — вмешался Байл. Услышав его замогильный голос, Савона округлила глаза и попятилась. Ее рука опустилась к силовому молоту, висящему на бедре. Остальные воины отреагировали с похожей враждебностью. Все они его знали. В Третьем не было ни одного воина, который хотя бы раз не побывал в роли его пациента.

— Владыка Клонов, — сказала она, едва не выплюнув титул.

— Мне больше нравится «Прародитель», — ответил Байл, ступая на посадочную палубу. Ему приходилось опираться на посох, — А ты?..

— Повелитель, позвольте представить вам Савону из Разрубленного Узла, госпожу Спирального Огня, — сказал Олеандр. — Третья из Узников Радости. Или ты избавилась от Мерикса, пока меня не было? В таком случае ты Вторая.

— Мерикс жив, — ответила Савона, — Как и ты — пока, — Она смерила Байла презрительным взглядом, — Зачем ты пришел, Свежеватель? В лагерях Третьего легиона тебе не рады.

— Третьего легиона нет, — сказал Байл, проходя мимо нее, — Он умер и был похоронен задолго до твоего рождения, дитя. И если не хочешь к нему присоединиться, то проведешь меня к своему командиру. Где Касперос Тельмар?

— Я тебе не отвечаю, — начала она.

— Нет? Но я вполне уверен, что ты отвечаешь моему бывшему товарищу, Касперосу. Это он меня пригласил. И вот я являюсь по его просьбе, а ты отказываешься меня впускать? Наверное, мне стоит уйти. Интересно, как он на это отреагирует, — Байл усмехнулся. — Возможно, он отдаст тебя мне. Да, полагаю, меня устроит такая компенсация. Я с удовольствием выведаю, какие секреты таятся в твоей измененной плоти.

Савона не сводила с него глаз. Байл с улыбкой наклонился к ней.

— Хочешь этого, дорогая?

Его хирургеон нетерпеливо щелкнул, и подвижные конечности расправились за спиной Байла, как крылья. Савона отступила, распахнув черные глаза.

— Меня мое состояние устраивает, — резко ответила она и взглянула на Олеандра, — Он в своих покоях. Он велел, чтобы ты явился к нему, как только прибудешь.

— Ну разумеется, — ответил Олеандр, минуя ее. Воины Савоны разошлись, пропуская его и Байла, и два апотекария покинули посадочную палубу, сопровождаемые взглядами всех ее обитателей, от самого жалкого раба до самого гордого из воинов.

Транзитный лифт рычал, как разозленный пес, поднимаясь к верхним палубам. Мимо на огромной скорости проносились входы в тоннели, усеивающие шахту. Платформа тряслась у них под ногами, словно готова была в любой момент выскочить из креплений.

С крыши змеиными клубками свисали старые кабели, в нарушение всех техник безопасности оплетая готическую резьбу на стенах клетки. Кто-то пытался нарисовать на полу что-то мерзкое, но в середине работы его явно прервали.

— Кто такие эти Узники Радости? — спросил вдруг Байл.

— Лейтенанты Блистательного, — ответил Олеандр, — Савону вы уже видели.

Савона была необычной даже по меркам слуг Блистательного — смертным воином, поднявшимся до высших рангов среди Астартес-ренегатов исключительно благодаря своей свирепости и силе.

— А остальные?

— Гулос Палатид, префектор Седьмой роты. Точнее, был им. На данный момент — первый из Узников Радости. Он мнит себя великим мечником. Вроде Люция.

— Как и все они, — отозвался Байл, — Я о нем слышал. Он вывел остатки седьмой, тридцать первой и двадцать третьей рот с Квира после того злополучного набега на черные заводы Механикум, — Он ухмыльнулся: — Леди Шпор, магос-королева Квира, была очень недовольна.

Олеандр закивал:

— Это и привлекло к нему внимание Блистательного. Он наделен всеми многочисленными пороками и немногочисленными добродетелями типичного чемпиона Фулгрима.