С работой вышло удачно: при переводе в Быстрорецк ему светила более высокая должность с хорошей зарплатой. Так Белкин снова очутился в родном городе.

Они с Лидой сделали в квартире ремонт, сменили мебель. Белкину хотелось пригласить на новоселье Ивана Игоревича, но тот уже шесть лет покоился на местном кладбище.

Анатолий рассказал жене удобную полуправду о прошлом, умолчав об обстоятельствах смерти матери и сестры и годах, проведенных в психиатрической лечебнице.

Следующие три года пролетели, как один день. Супружескую жизнь омрачало лишь отсутствие детей, но Белкин, не говоря о том жене, был этому даже рад: боялся дурной наследственности. С годами все случившееся с Тасей стало восприниматься иначе, он почти поверил и врачам, и Ивану Игоревичу: стал думать, что горе, потрясение, переживания и не в меру разыгравшееся воображение сыграли с ним дурную шутку.

Все было хорошо и спокойно до того момента, пока Лида однажды за ужином не рассказала ему, что случилось в соседнем доме. Белкин вернулся из командировки и не знал подробностей того, о чем судачили все соседи.

История была довольно банальна: примерный семьянин, учитель физики с гоголевской фамилией Плюшкин, познакомился с девушкой и слетел с катушек. Бросил жену и детей, забил на работу, а потом, по-видимому, осознав, что натворил, покончил с собой. Единственным, что выбивалось из общего ряда, был способ самоубийства.

– Обварил себя кипятком, представляешь, – говорила Лида, – вскипятил два огромных чана с водой, вылил на себя один, а потом и второй. Представить невозможно, какую боль он при этом испытывал! Один за другим, два раза! Потом потерял сознание от болевого шока и умер. Сердце не выдержало, у него раньше уже был один инфаркт.

Белкин слушал и чувствовал, как в груди зарождается страх, вгрызается отравленными зубами в душу. Он не понимал, почему эта история заставляет его вспоминать о Тасе, но никак не мог выкинуть ее из головы тем вечером.

Ночью ему приснился кошмар. Он снова лежал в своей комнатушке, в нескольких метрах от существа, которым стала его сестра, а по стене ползли, извиваясь, червеобразные тени. когда скользкие щупальца сомкнулись на его шее, Белкин заорал и проснулся.

Наутро, вместо того, чтобы пойти на работу, он направился к дому самоубийцы. Жена несчастного Плюшкина была дома. Это оказалась совсем не знакомая ему женщина, потерявшаяся от свалившегося на нее несчастья. От нее Белкин узнал, что любовницу мужа звали Таей, однажды жена видела ее – худощавую, темноволосую, в синем платье в пол.

Имя, описание, а главное, синий цвет одежды обескуражили Белкина, и он уже не мог заставить себя не думать, забыть о случившемся. Воспоминания юности вернулись, будто родственники, у которых был ключ от дома: отомкнули дверцу подвала, где Белкин их прятал, и снова стали хозяйничать в его голове.

Интернет, библиотека, городской архив – Анатолий Петрович собирал информацию везде, по крупицам. Так было положено начало его записям, его мании. Довольно быстро он выяснил, что случай с Плюшкиным был далеко не первым. Пока он лежал в больнице, а потом начинал новую жизнь в Москве, в Быстрорецке ужасной смертью умерли почти двадцать человек – по трое за трехлетний цикл. Закономерность – то, что умирали именно трое, а потом все прекращалось на три года, Белкин тоже вскоре установил, как и тот факт, что происходило все в первой половине года – с февраля по июнь.

Имена девушек всегда были вариантами имени Анастасия.

Выглядели они так, как описывала жена Плюшкина, то есть поразительно похоже на Тасю.

Белкин беседовал с родственниками пострадавших, соседями и друзьями, составляя свои отчеты, и каждый раз убеждался, что к диким смертям была невероятным образом причастна его мертвая сестра.

Чем сильнее прошлое вторгалось в его жизнь, тем легче слетал с нее налет «нормальности», который Белкин так старательно, слой за слоем, наносил. Ни одна ночь не проходила спокойно: умершая сестра являлась в своем жутком обличье, виделась ему такой, какой была в последние дни перед смертью.

Во сне он снова и снова смотрел, как мать идет к окну, берется за створку, взбирается на подоконник. Видел собственные руки, стискивающие горло Таси, видел ее наливающиеся хитрым торжеством глаза. Видел погруженную во тьму квартиру, черные тени на потолке, слышал за спиной нечеловеческий голос, смех и бормотание демона.

Лида терпела больше четырех лет. Анатолий Петрович рассказал ей правду – вынужден был, да она и сама уже стала догадываться, что он скрывал от нее обстоятельства смерти матери и сестры.

Белкин думал, что этим признанием оттолкнет жену, но она любила его больше, чем он предполагал, так что, несмотря на шок от услышанного, все же продолжала бороться с его, как она полагала, недугом. Надеялась, что это пройдет – ведь было же все хорошо! Уговаривала забыть, просила продать квартиру и переехать. Но, поняв, что все бесполезно, и Белкин одержим, все-таки ушла.

Анатолий Петрович, конечно, горевал после ее ухода, но, вместе с тем, почувствовал облегчение. Не только потому, что теперь можно было открыто, не таясь, делать записи, читать, просиживать часами за компьютером, собирая информацию, но и потому, что не нужно было бояться за Лиду. Она выпала из его окружения, сошла с орбиты – и потому оказалась в безопасности.

В отличие от самого Белкина.

Чем дольше он погружался во все это, чем больше информации находил, чем тщательнее вел записи, тем острее чувствовал присутствие в своей жизни чего-то черного. Сестра – точнее, демон, которым она стала – всегда была поблизости. От Белкина ее отделяла тонкая грань, которую она пока не переходила, но при желании, наверное, смогла бы перейти.

В первые годы все ограничивалось снами, которые становились более и более похожими на видения, поскольку Белкину казалось, что он и вовсе перестал спать. Но на протяжении последних трех или четырех лет, это было ощущение присутствия. Ему казалось, он чувствует зловонное ледяное дыхание, ловит на себе полный ненависти и злорадства взгляд.

Все стало совсем плохо в последние месяцы. Белкину казалось, что еще немного – и он не выдержит. Перегородка, которая отделяла его от мира, где обитала покойная сестра, истончилась, зло то и дело прорывалось, а у Анатолия Петровича оставалось все меньше сил для сопротивления. Иногда ему казалось, что он цепляется за жизнь только потому, что надеется найти способ уничтожить демона.

Все книжные полки в его доме были уставлены книгами по эзотерике, теологии, мифологии, он перечитал горы литературы, беседовал с учеными, священниками и даже с экстрасенсами и медиумами (которые все, как на подбор, оказывались шарлатанами), но лишь совсем недавно его усилия все же были вознаграждены.

Белкин нащупал ниточку, за которую нужно потянуть. Понял, что можно предпринять, и тут стало ясно, что одному ему не справиться, а желающих не то, что помочь, но хотя бы поверить – нет.

Он запаниковал, да к тому же состояние его ухудшалось день ото дня, так что Анатолий Петрович почти отчаялся. Чувствовал, что начавшийся цикл станет для него последним, что его тайна сгинет вместе с ним, а вот смерти будут продолжаться, и это никогда не кончится.