– А кстати, это мысль! – живо обернулась от шкафа Лара. – Надо и парня твоего приодеть поприличнее. В смысле потеплее. Скоро снег ляжет, а он у тебя в тоненькой куртке мерзнет!

– Да. Я как раз в следующий выходной хотела…

– А чего следующего выходного ждать? Поехали прямо сейчас! Я знаю хороший магазин, там есть отличные детские вещи, европейские.

– Наверное, дорого, Лар…

– Не твоя забота! Я приглашаю, я и покупаю. Да не кисни ты лицом, Динка! Ничего в этом особенного нет, когда один человек к другому добрыми намерениями расположился. Не зря же говорят, что дающий больше кайфа испытывает, чем берущий. Так что не лишай меня удовольствия от порыва. Знаешь, как я сама себе сейчас нравлюсь? О-о-о… Давай собирайся, поехали…

Так они и жили – располагаясь друг к другу добрыми намерениями, как выразилась Лара. Правда, Ларины намерения были как ветер в поле, резкий, порывистый и теплый и были более заметны агрессивной своей материальностью. Дилины же добрые намерения были не так видны, но она изо всех сил старалась. Дом блестел чистотой, исходил ежевечерними вкусными запахами, ворковал Машкиными скороговорками, в которых девочка Саша уже совершенно правильно шла по шоссе и кушала свою вечную сушку, а дрова, лежащие на траве, тихо гордились вымученной таки наконец звонкой буквой «р». Да и сама Машка больше не смахивала на злобного ежонка, прыгала вокруг приходящей вечерами матери рыжим румяным колобком.

Так прошел месяц. Однажды Лара, придя вечером с работы, устало опустилась на кухонный стул, произнесла усмехаясь:

– А я насчет Ирины Григорьевны оказалась права, Динк! Прилетела сегодня, бурную деятельность развела. Так что пришлось бы тебе место ей уступать, хочешь не хочешь. Хорошо, что ты у меня осталась, правда?

– Правда, Лара. Спасибо тебе.

– Да тебе спасибо, глупая! Сама не понимаешь, какой ты для меня ценный клад.

– Лар… А договор? – робко напомнила Диля, опустив глаза в стол. – У меня через полтора месяца законный срок пребывания кончается. Чтоб его продлить, надо разрешение на работу оформить. Помнишь, я тебе говорила, что мне обязательно трудовой договор нужен?

– А… Точно, я и забыла… Да не волнуйся ты, Динка! Сделаем! У нас еще уйма времени впереди – полтора месяца! Я вообще-то сейчас о другом беспокоюсь – утром тебе предстоит серьезное испытание…

– А что такое, Лар? – подняла на нее враз потемневшие глаза Диля.

– Да не пугайся ты так, господи! Ну, подумаешь, Машка поскандалит немножко! Просто Ирина Григорьевна Шурика назад требует. Я думаю, что утром эту операцию проверну, а? Пока они спать будут. Просто увезу его, и все. А ты уж потом выкрутишься как-нибудь.

– Фу-ты… – выдохнула из себя тревогу Диля. – Я уж думала, и впрямь что серьезное!

– А тебе есть чего бояться? У тебя такое лицо сейчас было… Почему ты мне никогда ничего о себе не рассказываешь, Дин? Несправедливо как-то. Я – вот она, вся перед тобой, как на ладони, а ты… скрытничаешь.

– Нет, Лар, я не скрытничаю. Просто… мне нечего о себе рассказывать. Вернее, ничего интересного в моей жизни не было. И любовь у меня как таковая не состоялась, и университет я не смогла закончить – Алишера родила. Так что…

– А чего тогда боишься?

– Чего боюсь? Да как тебе сказать… Всего боюсь! Зимы вашей боюсь, людей боюсь, их особого выражения лица боюсь…

Лара усмехнулась задумчиво, потом принялась пристально ее разглядывать, будто видела впервые. И вдруг спросила тихо:

– Динк… А скажи мне честно – у меня тоже это?.. Ну… Особое выражение лица появляется, когда я на тебя смотрю?

– Нет. Сейчас уже – нет. И вообще, давай не будем об этом.

Очень вовремя заверещала в гостиной Машка, призывая их посмотреть на свой очередной акварельный шедевр, и они дружно и весело принялись нахваливать ее, цокая языками. Потом Лара отправилась принимать ванну, а Диля – укладывать детей спать. Шурик путался у них под ногами, пищал жалобно, будто предчувствовал неизбежное расставание, и все норовил вспрыгнуть на Машкину постель, но Диля пресекла его намерение. Если девчонка игривостью разгуляется, потом вертеться будет полночи, изойдет беспокойством. Уж чего-чего, а беспокойства тревожного в ней хватает. Надо бы ее хорошему детскому невропатологу показать…

Впрочем, заботливое это намерение тут же и вышло крайней необходимостью. Наутро, проснувшись и не обнаружив в квартире Шурика, Машка устроила слезную истерику, не детскую и капризную – Диля это сразу почувствовала, – а самую что ни на есть настоящую, болезненно-нервную и надрывную. Плакала так безысходно, будто была несчастною сиротинушкой, выгоняемой злой теткой на мороз. Кое-как ее успокоив, Диля позвонила Ларе, проговорила в трубку решительно:

– Хочешь ты или не хочешь, но я сегодня запишу Машку на прием к невропатологу! И не говори мне, что у тебя годовой отчет и все такое!

– Да я и не говорю… – будто даже растерялась Лара. – Записывай, веди…

– Я?! Я ж не мать!

– Ну и что?

– Нет, Лара! Ты ее поведешь к врачу! Со мной врач и не поговорит толком, сама ж понимаешь…

– Хорошо, Дин. А что, все так серьезно?

– Вот врач тебе и расскажет, серьезно или нет. Я сейчас схожу в поликлинику, возьму талончик и тебе позвоню, поняла?

– Поняла…

Вечером, сидя на кухне, они шепотом, склоняясь голова к голове, обсуждали Ларин с Машкой поход к врачу.

– Представляешь, он говорит, что родительский развод – это жуткий стресс для ребенка. Подумаешь, открытие сделал! Да я и без врача знаю, что стресс! Но что, что я могла, сама посуди? Ничего и не могла… Гришка так болезненно всю эту чушь с моей якобы приворотной ворожбой воспринял, так яростно на разводе настаивал… А еще врач говорил, что психика у ребенка в самом раннем младенческом возрасте формируется, от сложившейся внутрисемейной вокруг него энергетики. Вроде как дети родительские ссоры через себя, как через сито, пропускают.

– Да… Так оно и есть, наверное… – задумчиво покивала Диля.

– Ой, да прям!

Лара сердито встряхнула белокурыми волосами, поджала плотным бантиком пухлые губы.

Вскинув на Дилю ленивые голубые глаза Бритни Спирс, проговорила возмущенным шепотом:

– Покажи мне хоть одних молодых родителей, которые только тем и занимаются, что о внутрисемейной энергетике думают! Все ж поначалу на одних эмоциях живут, ругаются да мирятся. Какая там к черту энергетика! Мы тоже с Гришкой, помню, скандалили, когда Машка маленькая была…

– Он не то хотел сказать, Лар. Совсем не то. Он имел в виду… особую территорию любви, понимаешь? Ребенок вырастает крепким только на территории любви, которая происходит между родителями. И не важно, ругаются они каждый день или мирятся бурно. Вот мои мама с папой, к примеру, никогда не ругались, а только я…