— Брат мой, — сказал он, — если бы была у меня сила, чтобы удержать тебя с нами, я бы в ноги тебе поклонился… останься с нами…

— И не говори мне об этом, — с нетерпением отвечал Вшебор, — я там оставил брата, — меня отправили, заставив поклясться, что я вернусь, хотя бы с опасностью для жизни.

Самко пристально взглянул ему в глаза, и Вшебор невольно зарумянился под этим взглядом.

— Вшебор, брат мой, кого ты там оставил кроме брата?

Долива, слегка рассерженный и пристыженный в то же время, отвернулся.

— Клянусь жизнью, что ты там больше оставил, чем брата. И отгадаю, кого, — говорил Дрыя. — По дороге вы спасли Спыткову, она и сама недурная бабенка, а дочка у нее — красавица.

— Должно быть, покружили тебе голову либо черные, либо голубые глаза? Ну, говори же, да не лги…

Вшебор взглянул ему в лицо.

— С чего ты это выдумал?

— Я знаю обеих женщин или, вернее, видал их у отца, — сказал Дрыя. — Спыткова рада, — хотя бы ради забавы, — вскружить голову мужчине, а Кася, хотя бы и не хотели того, тянет к себе всякого, потому что она чертовски хороша собой.

— Ах, хороша! — невольно вырвалось у Доливы, но он тотчас же спохватился и умолк.

Дрыя, смеясь, снова принялся обнимать его.

— Я уж знал, что тебя туда тянет, — сказал он. — А так как я знаю обеих, то дам тебе совет. Марта Спыткова, хоть и любит позубоскалить, — толку из этого не выйдет никакого. Она, может быть, считала себя вдовой. Теперь узнает, что ее старик жив, а с ним шутки плохи. Это крепкий человек, он вылечится от всех своих ран, хоть другой на его месте уже четыре раза бы умер… А что касается Каси, то хотя ваш род не хуже их рода, но до нее добраться нелегко. Надо знать старого Спытека!

— Да ведь это я же спас ему и жену, и дочь, — возразил Вшебор.

— Ну, он тебе скорее заплатит за это, когда будет чем, а дочки не даст.

Долива возмутился и оскорбился, уперев руку в бок, и сплюнул перед собою.

— Слушай, Дрыя, да чем же мы плохи? А они — чем лучше?

— Что Долива, что Тренява — все одинаковы, но у старого во лбу не ладно. Что ты тут поделаешь, — сказал Дрыя. — Он скорее засушит ее, держа взаперти дома, чем отдаст за кого-нибудь из нас. Для дочки он ищет князя, потому что они и себя причисляют к княжескому роду.

Вшебор пожал плечами.

— Далеко еще до этого, — сказал он, — дай нам Бог уйти оттуда целыми. А если Бог вызволит нас из беды, — ты ведь знаешь меня, Дрыя, — неужели я буду еще спрашивать старика да в ноги ему кланяться? Возьму девку, так он назад не отберет.

— Так она тебе пришлась по сердцу? — спросил Самко.

Вшебор засмотрелся на леса, которые были ему видны из открытой палатки, колебался в душе и не спешил с ответом, но после раздумья вместо ответа протянул руку Самко.

— Ну, делать мне у вас нечего! — сказал он. — И мне уж пора ехать в Ольшовское городище. Прощайте.

— Подите же сперва попрощаться со старшим. Таков обычай, и нельзя от него уклоняться, — сказал Самко, увлекая его за собой в другую палатку. — Но не упоминайте о том, что я говорил вам о Казимире.

Они пошли к той палатке, около которой сидел старый Трепка, окруженный знатнейшими рыцарями. Все молча расступились и пропустили их к вождю, дремавшему со склоненной головой подле Спытека, который устремил выжидательный взгляд на Вшебора.

Старик тотчас же проснулся и кивнул головой подошедшим.

Вшебор подошел к Спытеку.

— Я еду в Ольшовское городище, — сказал он, — где милостивая пани ваша и дочка нашли себе приют, потому что я отвез их туда, встретив в лесу… Что мне передать им от вас, милостивый пан?

Пока он говорил это, Спытек внимательно и недобро смотрел на него.

— Долива? — спросил он.

— Так точно.

— Ваш отец водил полки на Русь? — хриплым голосом произнес старик.

— Да, водил и возвращался с добычей, — прибавил Вшебор.

— Бог да наградит вас за услугу, — сказал лежавший. — Поклонитесь от меня матери и Каске моей.

И прибавил с хмурым видом:

— Да пусть там никто к моим не пристает. А то беда!

— Только бы нам оттуда живыми уйти. Не до приставаний теперь! — сказал Долива.

— На это и в другое время нет разрешения, — пробурчал старик. — Ну, поклонитесь им от меня, поклонитесь?..

Вшебор почувствовал, что этим напоминанием об ухаживании он мог быть обязан только Собеку. И в душе возмутился, но сдержался и ничего не сказал. Тут старый Трепка, потрясая посохом, подозвал его к себе.

— Скажите от меня Белине, чтобы он держался, сколько может, до последней крошки хлеба, до последнего бойца!

— Как только у нас прибудет силы, мы сейчас же двинемся ему на помощь. Пусть не беспокоятся и не сдаются. Держитесь крепко, Бог милосерд!

Эго были последние слова Трепки. Едва он договорил их, как опустил голову и снова задремал…

У входа в палатку стоял Дрыя, за ним — знатнейшие рыцари, а в стороне Собек держал за узду коней.

Вшебору не терпелось скорее двинуться в путь, он быстро попрощался со всеми, сел на коня и, окруженный рыцарством, провожавшим его, поскакал вперед. Многие завидовали ему в том, что он не будет, как они, сидеть на месте и выжидать, — этих людей, привыкших к движению, томило бездействие.

Хотя Доливе объяснили, почему эта горсточка рыцарей посчитала возможным идти на выручку осажденным, и хотя он и сам понимал, что так и должно было случиться, однако сердце его было полно гнева, боли и досады при мысли о том, как малоутешительны будут вести, которые он принесет ожидающим его.

Собек, и вообще не отличавшийся разговорчивостью, теперь молчал, как убитый, и даже головы не поворачивал к своему спутнику, только ехал впереди и указывал дорогу.

Вшебор, подозревавший его в выбалтывании его сердечных тайн, также не выражал желания вступать с ним в разговор. И только под вечер, когда они остановились, чтобы передохнуть немного самим и дать отдых коням, он спросил его, скоро ли они доберутся до Ольшовского городища и где он его покинет.

— Я не покину вас, милостивый пан, — отвечал старик.

— Что же, надумали?

— Нет, — получил приказание от владыки; он — мой пан, его и воля, а я должен повиноваться. Завтра под вечер доберемся, Бог даст, до городища, хорошо, если бы вовремя поспели!

— Да ведь