Я впервые слышала эту легенду, но не осмелилась опровергнуть рассказ Арни. Не могу сказать, что мы с почтением относились к нашим индейским корням, я очень мало знала о маминой семье.

Воображение подростков было плодородной почвой, и Арни продолжил сеять в нее семена истории.

— Воины витают между двумя мирами. На их лицах и телах боевая раскраска — красные, желтые и черные полосы. Они носят медвежьи шкуры, с которых все еще капает кровь, стекающая по их плечам, как живая накидка, и гигантские головные уборы из перьев мистических черных воронов, потусторонних духов. Их крики, жуткие кровожадные крики, раздаются в ночи, как предупреждение для живых и боевой клич для мертвых. — Арни замолчал, наше пристальное внимание вдохновляло его. — Они ждут, чтобы отправить недавно умерших в потусторонний мир на каноэ из бересты, призрачных каноэ… Если пойти туда в полнолуние, можно сквозь деревья увидеть призраков. — Он снова начал говорить тише и посмотрел через плечо. Мы все сделали то же, полагаю, чтобы проверить, не промелькнула ли там медвежья шкура или воронье крыло. — Но если призраки тебя заметят, — Арни снова сделал паузу, поочередно посмотрев на каждого из нас, — они тебя схватят и потащат за собой в иной мир. И ты никогда, ни за что… не сможешь сбежать.

Мы с Эмили водили туда Милли, чтобы показать ей место, где между деревьями густо росли высокие цветы заманихи. Иногда мать посылала нас туда копать корни этого растения. Мне этот уголок казался тихим, спокойным и благоговейным. Я никогда не думала о нем как о месте, населенном привидениями. Я вообще не задумывалась о своих предках. Мы не зацикливались на нашем наследии и считали предрассудками рассуждения, будто бы что-то передается с кровью матери.

До этого дня.

— Это и ребенок может сделать, — заявил Эверетт.

Это все, что было нужно для того, чтобы вызов был принят. Приключение должно было начаться в сумерках, после ужина, как только свет начнет покидать озеро, но до того, как лодки при лунном свете отплывут обратно в Сильвер Айлет. Каждый по очереди пройдет через кладбище, рискуя быть замеченным привидениями воинов и тем самым обречь себя на неизбежные страдания, вечно скитаясь в стране мертвых, будучи живым.

Когда солнце опустилось к горизонту, мы украдкой ушли от потрескивающего костра и разговоров взрослых. Наш путь освещала луна, и очень кстати — это создавало нужную атмосферу. Эмили с нами не пошла. Она тихо исчезла незадолго до этого. Это было в ее духе.

Мы все храбрились — девочки хихикали, а мальчики вели дерзкие разговоры. Не было троп, ведущих на кладбище. Мы пробирались между деревьями и сквозь заросли кустов, и наконец пришли на место и остановились. Мне уже начинала не нравиться эта затея. И не мне одной. Хихиканье прекратилось. Мальчики тоже замолчали. И тогда Эверетт сделал шаг.

— Вы куча чертовых трусов, — заявил он и пошел вперед, петляя между деревьями. — Увидимся на той стороне.

Вскоре его не стало видно за кустами.

У лисицы очень запоминающийся зов. Это нечто среднее между плачем ребенка, лаяньем и криком. Это вполне могли быть звуки, издаваемые индейским воином, встающим из могилы, чтобы схватить детей и унести их в землю проклятых. Я сразу поняла, что это Хитклифф, но все равно у меня волосы на голове зашевелились и мурашки пробежали по спине. Мы все будто окаменели, даже не дышали несколько секунд. Темнота полностью поглотила Эверетта.

— Это призрак? — дрожа, прошептал Джек.

Ему никто не ответил.

— Может, нам пойти за Эвереттом? — Это был Арни.

Хотя в рассказанной им истории не было ни слова правды, он все равно стоял так же неподвижно, как и все мы, вглядываясь в темноту, туда, где находилось древнее место упокоения людей, которые ходили по этой земле и плавали по великому озеру за сотни лет до этой ночи, когда голос Хитклифф разорвал воздух.

Я сначала увидела Эмили, а после услышала Эверетта. Она шла между деревьями, ее белое платье будто светилось в сиянии луны, черные волосы спадали на плечи. Она шла на голос Хитклифф, и, прежде чем я успела окликнуть ее, Эверетт начал вопить. Его крик был исполнен ужаса, и я поняла, что он тоже ее увидел, но его воображение было затуманено историями о мертвых индейцах и обмануто игрой света и тени. Он в панике бежал по лесу, спотыкаясь и падая в темноте.

Арни крикнул ему:

— Эверетт, сюда! Мы здесь!

— О господи! Боже мой! — раздался его отчаянный крик. — Помогите! Кто-нибудь, помогите мне!

Я окликнула Эмили и пошла к ней, осторожно перебираясь через упавшие стволы и стараясь обходить заросли заманихи. Она продолжила идти на крики Хитклифф, даже не повернувшись ко мне. В свете луны было видно, как Эверетт мчится прочь от нее, то и дело оглядываясь, как он споткнулся и упал, приземлившись в колючую заманиху, от хватки которой теперь пытался освободиться. Он отвлекся от приближавшегося к нему призрака, лишь когда шипы впились в его плоть. Эмили наклонилась, поджала губы и защелкала языком, подзывая лису. Хитклифф, выйдя из тени, проскользнула мимо мальчика к ней. Эмили повернулась и посмотрела на Эверетта. Я никогда раньше не видела у нее такого пронзительного взгляда.

Арни и остальные подошли к Эверетту, помогли ему встать. Его лицо было исцарапано, крошечные волдыри покрывали его руки там, где их укололи стебли заманихи. Его брюки были испачканы и мокрые спереди. Он стряхнул поддерживающие его руки, вытер лицо тыльной стороной кисти и развернулся, собираясь уйти. Мне хотелось, чтобы он ушел, чтобы остальные просто последовали за ним, но, сделав пару шагов, он остановился и, повернувшись, посмотрел на Эмили и свернувшуюся у ее ног лису.

— Ты, чертова индейская ведьма, — произнес он хриплым голосом, почти шепотом. — Ты мне за это ответишь!

И он этого добился. Ох, как добился.

Элизабет

С приближением зимы дни стали еще короче. После празднования Дня труда дачники больше не приезжали на остров, а вот Хитклифф часто приходила. Мы с Эмили прятали кусочки оленины или свиной шкуры в юбках и относили их на большой плоский камень рядом с дровяным сараем. Она стала совсем взрослой, у нее был густой мех и пышный хвост, и наши простенькие подношения стали ненужным, но приятным дополнением к ее рациону из мышей и птиц. Папа не обращал на нее внимания ради Эмили, и за это я любила его еще больше. Даже мать начала откладывать объедки в старый щербатый горшок и давала его Эмили, чтобы та вынесла его на улицу после ужина. Не было больше кур, соблазняющих лису, — они перестали нести яйца и, одна за одной, очутились в кастрюле с супом. Но я знала, что надо будет опасаться за ее участь, когда весной курятник снова оживет.

Пока мне не стоило волноваться.

Я всегда буду помнить ту зиму по двум причинам. Одна из них — крушение «Хартнелла» в ноябре. Другой причиной была гибель Хитклифф.

Это Хитклифф предупредила нас о катастрофе, разыгравшейся в ледяных, вздымаемых ветром водах судоходного канала между остовами Ройал и Порфири.