Второй причиной расстройства этой женщины было то, что она совершенно ничего не понимала в химзащите, а ведь её назначили командиром этого отделения, и ей предстояло им руководить. Те скудные знания, которые по этой теме год назад она получила в институте, были настолько малы, что о них даже и говорить не стоило.

— Вот, Борис Яковлевич, вы единственный в медсанбате, кого я знаю уже много лет, поэтому я и решила всё вам выложить. Просто не представляю, как буду служить дальше!

— Ну, не плачь, что-нибудь придумаем, — успокаивал её Борис.

Он погладил Таю по голове, которую она положила ему на грудь, и поцеловал в лоб.

Собственно, пока ему в голову ничего не приходило. Алёшкин злился на Перова, готов был избить его, но выхода из создавшегося положения не видел.

В это время к ним подошёл командир медроты Сангородский. Увидев заплаканное лицо Таи, он повернулся к Борису:

— Вы что, товарищ Алёшкин, обидели свою однокурсницу? В чём дело?

И Борис решился. Ему показалось, что это единственный человек, которому стоило бы рассказать о переживаниях Таи.

— Лев Давыдович, понимаете, Таисию Никифоровну…

В этот момент Тая дотронулась до рукава Алёшкина:

— Борис Яковлевич, пожалуйста, не надо!

— Нет уж, теперь я всё расскажу, надо с этим покончить. Так вот, Виктор Иванович Перов ведёт себя по отношению к Тае недопустимо. Мало того, что он нахально пристаёт к ней, так ещё и угрожает. Она не знает, что делать, хочет пожаловаться командиру медсанбата, да ведь его не поймаешь.

Сангородский усмехнулся:

— Да, он у нас неуловим, да и толку мало будет, они с Перовым, кажется, хорошо спились, то есть, простите, я хотел сказать, спелись. Тут надо что-то другое придумать. Давайте сделаем так. Вы пока, Таисия Никифоровна, переселяйтесь к моим женщинам-врачам, будете жить все вместе, там уж Перов вас не достанет. В отношении работы я посоветуюсь с политруком Клименко, а пока успокойтесь, слёз ещё много проливать придётся, поберегите их.

Пожалуй, это был самый разумный совет, и Тая ему подчинилась. Лев Давыдович приподнялся и собрался уходить, затем нерешительно посмотрел на молодых людей и, видимо, собравшись с духом, вдруг сказал:

— А знаете что, ведь мы ваш секрет разгадали!

— Какой секрет? — недоумевающе спросил Борис.

— Да ладно, чего уж там, признавайтесь! Ведь уже многим известно, что вы муж и жена!

— Что-о-о? — одновременно воскликнули Борис и Тая, глядя на Сангородского удивлёнными и даже возмущёнными глазами. От такого заявления они поначалу даже не в состоянии были произнести что-либо ещё.

Первым опомнился Борис:

— Лев Давыдович, расскажите, пожалуйста, кто же распространяет про нас такие слухи? Откуда они взялись? Ведь мы оба семейные люди: у меня жена и трое дочерей, у Таи муж. Мы с ней действительно учились в одном институте и на одном курсе, действительно знаем друг друга уже больше пяти лет, но это не даёт повода к грязным сплетням. Мы общаемся больше, чем с другими в медсанбате, и это естественно. Кому же понадобилось так чернить наши отношения? — он смущённо умолк.

Тогда вмешалась Тая:

— Я знаю, кто начал распускать эти слухи! Это всё Виктор Иванович Перов, он готов меня всячески оговорить, вот и выдумывает разные гадости. Я только что рассказывала Боре, как он ко мне в палатку по ночам врывается, и каких трудов мне стоит от него отделаться. Кому я ещё могу здесь пожаловаться?

Лев Давыдович достал из коробочки леденец, сунул его в рот (перед войной он бросил курить, и одним из средств, заменявших папиросы, у него были леденцы) и задумчиво произнёс:

— Да-а, как же вам помочь? Надо вас от Перова вытаскивать. Давайте-ка используем его сплетню во спасение. Я думаю, что смогу уговорить Клименко, доказав ему, что муж и жена должны работать вместе, в одном подразделении, а вы пока помалкивайте. Пусть себе болтают, что хотят, вас ведь от этого не убудет…

Ошеломлённые таким предложением, Борис и Тая не смогли ни возразить, ни придумать что-либо другое, и поэтому промолчали. Сангородский повернулся и, опустив голову, пошёл куда-то в глубину парка.

После его ухода двое ещё несколько минут молчали, Борис сосредоточенно курил, а Тая водила веточкой, которую она держала в руке, по воде канавы, находившейся у их ног. Наконец, она улыбнулась и тихо, задумчиво произнесла:

— И как же это можно было придумать такую глупость, что мы с тобою муж и жена? Я уже дважды была замужем, знаю, какие мужья бывают… Нет, Боренька, ты не муж, ты не можешь быть моим мужем, да я и не хочу этого. Я нравится быть с тобой, ближе к тебе, а как тебя называть, даже не знаю. Приятель? Друг? Нет, ты для меня что-то совсем другое. Я хочу быть с тобою рядом, помогать тебе во всём, я даже могу быть полностью твоей, — сказала она, покраснев, — но вовсе не хочу, чтобы ты был моим мужем. Вот, тут и разберись…

Борис молчал, продолжал курить и думать о сложившейся обстановке. Тая ему нравилась, он хотел бы, чтобы она принадлежала ему как женщина, но совсем не хотел, чтобы она стала его женой. Он знал, что никогда не сможет оставить свою Катеринку и детей, но как же быть с Таей?

— Послушай, — наконец сказал он, — я никак не пойму, что с нами происходит, почему мне приятно быть с тобой, почему, наконец, ты не рассердилась, когда я тебя поцеловал, ведь мы всё-таки мало знаем друг друга. А что будет дальше?

Молодая женщина взяла его руками за голову и крепко поцеловала в губы:

— Эх, ты! Видно, все мужчины одинаково близоруки. Ведь здесь, кроме тебя, я никого не знаю. Ты для меня сейчас самый близкий, самый знакомый, и… — тут она немного помолчала, затем решительно закончила — и самый дорогой человек! Пойми, Боренька, ведь это ты нас не замечал в институте, вокруг тебя всегда вились девушки и женщины твоей группы: Дементьева, Кравченко, Мальцева и другие. Наверно, потому, что ты лучше всех учился, ты нравился многим. Может быть, и потому, что ты охотно делился своими знаниями со всеми, всегда был весел и общителен. И несмотря на то, что все знали, что ты отец многочисленного семейства, девчата нашего курса были немного влюблены в тебя, я не составляла исключения, все мы завидовали твоей жене! И вот сейчас, совершенно неожиданно, война свела нас вместе. Мало того, что мы рядом, ты ещё оберегаешь меня от этого противного, слюнявого,