Я поворачиваюсь к ней.

– Надо говорить «помочь», – сердито говорю я.

Она растерянно смотрит на меня.

– Что?

Я подаюсь вперед, так что мое лицо почти касается ее лица.

– Ты сказала «помощь» вместо «помочь». Если ты собираешься жить в нашей стране, тебе надо научиться правильно говорить на нашем языке. ПОМОЧЬ… ПОМОЧЬ! Поняла?

Ее длинные ресницы трепещут.

– Oui[9], – тихо говорит она.

Меня чрезвычайно раздражает, что Лиам ошивается рядом, пока мы пытаемся побить мировой рекорд. Он так и не стер с лица пятна арахисового масла и, срывая маргаритки, он то и дело причмокивает, прижимая язык к передним зубам. Мне даже не стоит этому удивляться – Лиам так туп, что даже не может читать книгу и не шевелить при этом губами, произнося про себя слова. Но Анук это, похоже, ничуть не беспокоит. Если бы я не знала, что это не так, я сказала бы, что Анук и впрямь нравится, что Лиам топчется вокруг нас. Она вовсю болтает с ним в своей обычной манере уверенной в себе принцессы, спрашивая, есть ли у него братья и сестры и болит ли его экзема или нет. Не все ли равно?!! – хочется заорать мне, и стоит немалых усилий не выкрикнуть эти слова. Иногда мне кажется, что Анук не помешало бы немного повзрослеть… стать немного менее, ну… правильной, что ли.

Беда в том, что ее жизнь всегда была слишком легкой – она не знает вообще ничего, что находилось бы за пределами пузыря, внутри которого находятся ее большой дом, уроки фортепиано и нелепая коллекция фарфоровых фигурок животных из сказок Беатрис Поттер[10]. Если бы только я могла заставить ее понять, что нет смысла в том, чтобы быть милой со всеми подряд. Мне ясно, что придется поработать, чтобы она это усвоила, но для этого у нас еще будет куча времени потом.

Обычно обеденный перерыв пролетает слишком быстро, но сегодня я рада, когда буфетчица начинает звонить в колокольчик, чтобы позвать нас обратно в здание школы, потому что это означает, что мы наконец-то сможем отделаться от Лиама. Я вскакиваю на ноги и подхожу к нашей гирлянде из маргариток, чтобы поднять ее (по-моему, она еще недостаточно длинна, так что нам с Анук придется закончить работу над нею завтра). Но, когда я подбираю ее, в моих руках оказывается только половина гирлянды, а вторая половина остается на месте, потому что на конце ее стоит нога Лиама в его идиотском грубом ботинке.

Все мое тело, словно электрический разряд, пронизывает острейший приступ ярости, почти лишив меня возможности дышать. У меня такое чувство, будто в мое горло, в самый его низ между ключицами, впечатался и давит на него чей-то кулак.

– Смотри, что ты наделал, тупоумный идиот! – кричу я на Лиама. – Ты разорвал нашу гирлянду из маргариток, теперь нам никогда не удастся побить мировой рекорд!

– Ничего страшного, мы можем просто соединить две половинки, – говорит Анук, но из-за рева крови в моих ушах ее голос звучит приглушенно, словно она говорит где-то далеко-далеко, так что я просто не обращаю на нее внимания.

– Вставай! – кричу я. – Вставай, чертово ты чмо!

Лиам не двигается с места, и тогда я хватаю за предплечье одну его костлявую, белую пархатую руку. Он упирается ногами в землю и пытается вырваться, но для девочки я довольно сильна и не отпускаю его руки. Вместо этого я заламываю руку ему за спину и через несколько секунд слышу хруст. Получилось, ура! Лиам смотрит на меня с ошарашенным видом мультяшного персонажа, которого только что расплющил паровой каток. Затем закидывает голову назад, издает ушераздирающий вопль и начинает реветь – плакса он и есть плакса.

Начинается небольшой тарарам. К Лиаму подбегает одна из буфетчиц и белеет, как привидение, при виде его бессильно болтающейся руки. Повернувшись, она кричит другой буфетчице, чтобы та вызвала «Скорую помощь». Тут, словно из ниоткуда, рядом возникает мисс Пикеринг и велит нам с Анук идти вместе с ней в класс. Пока мы идем через спортивную площадку, я не говорю Анук ни слова, но бросаю на нее взгляд, ясно говорящий: Держи язык за зубами – не то пеняй на себя. Уверена, она понимает, что я хочу сказать, – ведь как-никак мы с ней лучшие подруги.

Вскоре после того, как мы заходим в класс, до нас доносится вой сирены. Все подбегают к окну, чтобы посмотреть, как на спортивную площадку въезжает «Скорая», – все, кроме Анук. Она совсем притихла, и вид у нее испуганный. Не понимаю почему, ведь не она же сломала руку. Когда сотрудники «Скорой» начинают выходить из нее, мисс Пикеринг говорит, что сейчас отведет меня в кабинет мистера Финча, а пока ее не будет, за классом будет присматривать мистер Уайли.

Я еще никогда не была в кабинете директора школы. Он оказывается меньше, чем я думала, и корзина для мусора под письменным столом выглядит так, словно из нее давно следовало бы выбросить накопившийся в ней хлам. У мистера Финча седая борода и сальные волосы, прилипшие ко лбу. Вид у него очень серьезный. Он велит мне сесть, и я сажусь, а мисс Пикеринг остается стоять у двери. Затем мистер Финч спрашивает меня, что произошло на спортивной площадке. Я рассказываю ему правду – мою правду, – а именно, что Лиам нарочно разорвал нашу гирлянду из маргариток, потому что не хотел, чтобы мы побили мировой рекорд, и я схватила его за руку просто для того, чтобы напугать… вот только я, видимо, схватила ее слишком крепко, хотя и не желала того.

Пока я говорю, мистер Финч сидит, кивая и сложив кончики пальцев домиком.

– А что ты чувствуешь сейчас, когда знаешь, что, по всей вероятности, Лиам сломал руку? – спрашивает он меня.

Я поднимаю взгляд на потолок, пытаясь понять, что я сейчас чувствую: ничего, абсолютно ничего. Мистер Финч смотрит на меня и ждет. Мисс Пикеринг тоже ждет – я ее не вижу, но чувствую, как ее глаза сверлят мой затылок.

– Я чувствую себя ужасно, – говорю я. – Я вовсе не собиралась причинить Лиаму вред – ведь он мой друг. – Я изо всех сил закусываю кожу на внутренней части моей нижней губы и ухитряюсь выдавить из себя слезу.

– Одна из буфетчиц говорит, что слышала, как ты обозвала его неприличным словом, – говорит мистер Финч. – Мисс Пикеринг, напомните мне, что именно она сказала.

– Чмо, – говорит мисс Пикеринг. – Она назвала его «долбаное чмо».

Ужасно смешно слышать, как мисс Пикеринг произносит бранные слова, но я знаю: мне нельзя смеяться – это не то, что хочет услышать от меня мистер Финч. Я точно знаю, что именно он хочет от меня услышать, – как я уже говорила, я умная, умнее, чем думают все остальные, – и поэтому сейчас я непременно скажу все, что надо говорить в подобных случаях и чего от меня ожидают. Ведь я как-никак не хочу навлекать на себя неприятности, что, разве не так?

Хлоя