тех, кто помладше, не успевших еще впервые ступить на ржавые грабли существования. Горожане напялили медицинские маски, чтобы хоть как-то отгородиться от трупного смрада, которым пропитана каждая улица. А я, к сожалению или к счастью, уже давно привык к этому аромату. Мой суд, в который раз отложили, оставив и меня (простите за каламбур) в подвешенном состоянии. Оказывается, правительство в полном составе, вместе с хваленым верховным главнокомандующим, со страху отправилось в отставку еще в прошлом месяце, но россиянам об этом сказать забыли. А страной, все это время, видимо управлял святой дух. Объявили новые выборы. Рисую в окошке пентакль, и бюллетень отправляется в урну. Туда ему и дорога.

Тем утром я встал слишком рано. Мучали последние комары и снились кошмары. Наверное, не случайно. За окном шумели серые листья. Вылазить из под одеяла совсем не хотелось. Проснувшись, увидел Лёлю. В проборе виднелись русые корни волос. Обложившись пледами и одеялами, она сидела на подоконнике, затягиваясь бог знает какой сигаретой по счету. Как будто бы ничего особенного. Я даже не сразу заметил у нее в руках монографию профессора, запрятанную в развороте мужского журнала, а, когда заметил, было уже слишком поздно – она долистала до последней страницы. Я мог бы выхватить монографию, сыграть в диванного цензора и все в таком духе, но Лёля уже схлопнула книжку и сама сунула мне ее в руки. Она вроде бы радовалась чему-то, и как-то очень хитро мне улыбалась.

– Доброе утро, соня.

– Ты рылась в моих вещах.

– Ага. У меня табак кончился. Пыталась отыскать твои сигареты… Но, кажется, нашла кое-что поинтереснее. Между прочим, сперва решила, что ты извращенец. – Лёля улыбнулась, подразумевая полураздетую мисс Максим на развороте, ожидая, что я стану подыгрывать. Я не стал.

– Тебе не следовало это читать.

– О, неужели?

– Это улика…

– Вот как? Прости, упустила момент, когда тебя восстановили на службе.

– Это просто небезопасно.

– Эй! –  она взяла в руки мое лицо и посерьезнела. –  Неужели, ты и во мне сомневаешься?

Я тяжело выдохнул и провалился в ее объятия.

– Нет. Не сомневаюсь. Но, я ни за что себе не прощу, если и ты вдруг…

– Ну вот, пожалуйста…, – Леля встала на цыпочки и распахнула форточку, чтобы выбросить в улицу бычок, хотя подоконник, во всю длину был усеян полупустыми кружками, приспособленными ей под пепельницы. – Смотри. Похожа я на эко-самоубийцу? ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ ЭТУ ПЛАНЕТУ И ВСЕ, ЧТО С НЕЙ СВЯЗАНО-О-О! – Она кричала в пустую улицу, высунувшись из окна, сложив ладони рупором, так что с нее сползло одеяло, обнажив бледную спину. Затем она обняла меня, прижимаясь всем телом. Ее грудь обжигала теплом, а металлические колечки в сосках контрастно обдавали холодом, так что по спине вверх карабкались злые мурашки. Лёля поцеловала меня в лоб.

– Ну что? Полегчало?

– Немного, – отвечал я, целуя ее в шею, и уже настроившись ближайшие пару часов не вылезать из постели. Но она вдруг, отстранилась.

– Ну, вот и хорошо. Турка на плите. Выпей, пока горячий. А мне уже пора.

Не успел я моргнуть, как она уже шнуровала мартенсы и набрасывала кожаное пальто. Этот дресскод определенно стоил жизни нескольким зверски освежеванным животным, и не имел ничего общего с доктриной эко-сектантов, так что мне действительно чуть полегчало. Лёля чмокнула меня на прощанье и, хлопнув дверью, оставила наедине с монографией Покровского. Я пролистал страницы и нашел загнутый уголок.

"Конечно, убийство людей никак не вяжется с воспринятой еще первыми христианами, и хорошо усвоенной всеми мировыми культурами, концепцией гуманизма, поскольку само по себе предполагает насилие. И, все таки, человек – не ленточный червь. По большому счету, единственное, что отличает его от неразумных существ – это уникальная возможность самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Возможность покончить с собой. А суицид по своей сути – единственный ненасильственный способ причинения смерти, поскольку субъект и объект насилия не могут совпадать в одном лице. Однако, библейские времена прошли, и одной человеческой жизни, увы, теперь недостаточно для того, чтобы искупить грехи всего человечества. Планете необходима добровольно-массовая жертва. И уход из жизни, в этом свете, представляет из себя самый, что ни на есть демократический акт спасения…"

Военные с карабинами патрулируют улицы, в небе над Китай-Городом труси́т вертолет службы спасения. Оконные стекла дрожат при появлении трамвая, пивные краны гудят как трубы органа, кружки захлебываются светлым пивом. Рюмочные. Оплот культурного возрождения и морального разложения. Все те, кто еще не в курсе своего мессианского предназначения (то есть я и еще дюжина лиц маргинальной наружности, рассредоточенных по углам Зинзивера) предпочитают искать истину на дне стакана. Приятно, что в этом городе еще можно встретить здравомыслящего человека, пусть даже и в кабаке. Подумать только: когда все это кончится, собирать мир по крупицам придется забулдыгам и пьяницам, которым в самую последнюю очередь всралась судьба планеты, и тогда, наверное, все человечество будет похоже на одну большую рюмочную. Эта мысль греет мне душу, ведь это означает, что профессор просчитался, не уделив должного внимания тому факту, что, если все, в ком осталось хоть что-то от человека разумного сведут счеты с жизнью, на Земле не будет уже никого, кроме тех самых миллионов варваров, которые делали все, чтобы загнать этот мир в петлю, а сами старательно ее избегали.

На стойке дребезжат бокалы и рюмки – это очередной трамвай ползет по кругу. За ними звенит дверной колокольчик. Ну, наконец-то – Леля. Обычно она никогда не опаздывает.

– Ты чего так долго? Я уж думал, что-то случилось.

– Так и есть! Случилось! Просто отличные новости! – она снимает перчатки, и двигается мимо, в направлении стойки. Она заказывает глинтвейн и два бутерброда со шпротами. Вот это действительно отличная новость, ведь я уже давно пью натощак, спустив последнее на алкоголь.

Наш столик под самой колонкой, так что приходится чуть ли не перекрикивать Сплин, приказывающий танцевать.

– Скоро все кончится, – говорит Лёля, обнимая меня, и касаясь моего лица порозовевшими от мороза щеками.

– О чем это ты?

– О секте, о самоубийствах. Сам знаешь…

– С чего такая уверенность? – я отпиваю из кружки и жду не дождусь, когда принесут бутерброды.

– Сегодня, пока ты спал, я сделала сканы с твоей этой книжки и вуаля, – Лёля протягивает мне свой телефон.

На экране дисплея, в iBooks, книга с висельниками на обложке.

– Что это?

– Электронная книга. Доступна в любом формате. Сама сверстала сегодня в библиотеке. Здорово, правда?

Забываю про пиво, принимаюсь водить пальцем по экрану ее телефона и, страница за страницей, узнаю работу профессора.

– Че-го?