В июне Вилли окончил школу и решил летом подработать в кровельной компании, где его старший брат Стив был бригадиром. Предполагалось, что Вилли будет работать только в свободное время: когда он не занят игрой в регби, учебой в колледже и спортивной борьбой. Вилли не хотел и не собирался делать эту работу важной вехой в своей жизни.

Однако судьба решила иначе.

Рабочие как раз только приступили к замене кровли на здании Уотергейт в Вашингтоне. Однажды утром Вилли пришлось работать на крыше у подножия массивной башни, в которой помещалась вентиляционная шахта. С помощью троса и лебедки Вилли и его напарник удаляли остатки старой кровли. С площадки над головой Вилли ему бросили трос. Вилли протянул руку, чтобы его поймать, но трос внезапно обвился вокруг его левой руки, как раз над локтем. В тот же миг другой конец троса запутался в лопастях гигантского вентилятора на выходе из шахты. Трос на руке у Вилли рвануло вверх с ужасной силой, подбросив его в воздух. Юноша всем телом врезался в потолок, а неумолимо затягивавшийся трос со скрежетом сдирал плоть с его руки, как будто кто-то жадно тащил зубами шашлык прямо с шампура. Вилли никогда в жизни не забудет последовавший за этим жуткий хруст костей и щелчки лопавшихся сухожилий. Трос соскользнул с руки, полностью оторвав кисть, ободрав мышцы с предплечья и оставив белые блестящие кости.

Он рухнул вниз, упал на бок. На полу перед собой он увидел свою рабочую перчатку. Его рука так и оставалась внутри. Кровь била струей из развороченного плеча, свободно свисали оборванные сухожилия бицепса. Он пополз вон из шахты и снова упал, когда попытался встать на четвереньки, опираясь на отсутствующую левую руку. Ему удалось подняться и даже сделать несколько шагов, прежде чем он упал опять. Больше он не вставал. Один из рабочих снял брючный ремень и туго перетянул его изуродованную руку. Жгут оказался таким неуклюжим, что не остановил кровотечение, зато причинил жертве еще большую боль. Вилли инстинктивно двумя пальцами прижал болтавшийся конец бицепса вместе с лоскутом кожи. Минутой спустя кровотечение уменьшилось до отдельных капель.

Все это время Вилли оставался в ясном сознании – по крайней мере, он все еще соображал, что происходит, и понимал: следует самому искать помощь, а не ждать, что помощь найдет его. Он встал, махнул остатками руки брату и дотащился до края крыши, откуда стал сигналить крановщику внизу, на земле. Тот поднял корзину на крышу. Вилли залез в нее и спустился. Ему пришлось пробежать несколько кварталов по Нью-Гэмпшир-авеню до медицинского центра Джорджа Вашингтона, спрятав под одолженной рубашкой свою жуткую рану от глаз прохожих, а заодно и от себя.

В больнице Вилли срочно положили в операционную, но там ему пришлось ждать, пока полностью переварится завтрак, чтобы можно было давать наркоз. (При этом хирург почти ничего не мог поделать – разве что очистить рану и постараться ее прикрыть.) В то же время над головой у Вилли поставили специальную палатку – ему вовсе не обязательно было любоваться остатками своей конечности. Наконец его желудок справился с кокосовыми хлопьями, и в палату пригласили анестезиолога.

Тридцать четыре года спустя, пересказывая мне свою историю, Вилли мог с безупречной точностью описать все, что случилось потом. Уже проваливаясь в забытье, он невольно подслушал разговор врача и медсестры.

– Кажется, он наконец отключился, – сказал врач.

– Что-то слишком долго, – ответила сестра.

– Я все слышу, – произнес Вилли под палаткой.

Однако через несколько секунд он больше не слышал ничего. Вилли оставался в забытье два дня, чтобы очнуться для новой жизни.

Новый Вилли Стюарт на дух не выносил мясо. Но гораздо хуже этой непереносимости стала поглотившая его глубочайшая депрессия. Вилли казалось, что ему больше незачем жить. Он был совершенно уверен, что его больше не полюбит ни одна девушка и что его карьера атлета закончилась навсегда. И родные, и друзья совершенно искренне уверяли его, что на свете полно девушек, не способных устоять перед высоким красавцем с неотразимой улыбкой и обаянием всеобщего любимца, по несчастливой случайности потерявшего руку. А вот в отношении спортивного будущего они не были столь оптимистичны, молчаливо соглашаясь с тем, что не бывает атлетов с одной рукой.

И кто мог бы их упрекнуть? В 1980 году еще не существовало столь широкой поддержки для спортсменов с ограниченными возможностями – собственно говоря, о них тогда вообще не вспоминали. Имевшиеся перспективы выглядели довольно жалко. Специалисты по реабилитации не спешили поощрять таких людей заниматься спортом и стремиться стать атлетами с той настойчивостью, какую можно встретить в наши дни.

Вилли получал компенсацию по инвалидности и жил с родителями – ему не нужно было искать работу. Привычным занятием стали вечеринки с друзьями. Он стал водить компанию с разного рода смутьянами и отщепенцами, с которыми никогда бы не связался в школе. Участвуя в их похождениях, он хотя бы ненадолго мог забыть о своем несчастье. Однако все чаще эти встречи кончались потасовками с теми из дружков, кто, как казалось, осмелился посмотреть на него косо.

Так промелькнуло несколько месяцев, и наконец родители уговорили его обратиться к психологу. И хотя Вилли не отказывался от сеансов психотерапии, это нисколько не повлияло на его поведение. Постоянные скандалы и стычки так надоели его близким, что они попросили его поискать себе отдельное жилье. Вилли снял за небольшие деньги убогий домишко и продолжил вести разгульную жизнь.

Через два года после несчастного случая на крыше приятель матери предложил Вилли, которому недавно исполнилось 20 лет, за компанию с ним поучаствовать в пятикилометровом забеге. Последнее, что могло прийти Вилли в голову, – попытаться возобновить спортивную карьеру, но он, к своему удивлению, согласился. Рано утром следующей субботы друг семейства заехал к Вилли домой, чтобы взять его с собой. Он так и не разобрался: то ли у Вилли было похмелье, то ли он был еще пьян. Тем не менее при звуках стартового сигнала в нем проснулся боец, и он побежал изо всех сил. И хотя в тот день Вилли не выглядел победителем, пересекая финишную черту, он испытал почти забытое чувство: трепет достижения. Это было первое здоровое ощущение, испытанное им за невообразимо долгий срок.

Однако каким бы вдохновляющим ни оказался тот момент, он мог бы так и не иметь продолжения, не случись в воскресенье, 21 февраля 1982 года, кое-что вскоре после забега. Вилли сидел на своем привычном месте – в шезлонге, в гостиной съемного дома, когда канал ABC стал показывать запись недавно завершившихся соревнований по триатлону Ironman. Он с удивлением следил за тем, как Джули Мосс в изгвазданных шортах буквально ползла к финишу, чтобы стать второй в женском зачете[45]. Где-то глубоко внутри у Вилли зажегся яркий огонек. Чувствуя странное воодушевление (и повинуясь импульсу), он вышел из дома и купил стартовый костюм для триатлона фирмы Scott Tinley в красно-белую полоску. Облачившись в него, Вилли отправился на берег озера Эльза (сейчас его называют Одюбон) и нырнул.