– Муравейник, у которого были поутру, вспомнишь? – неожиданно вопросил князь.

Вадим кивнул.

– Заступ в углу, – старик кивнул в сторону, – мешок со всей казной под твоим ложем, завтра с утра у муравейника с поваленным деревом и схоронишь добро. Место верное.

– Сделаю.

– Вот и ладно. А теперь давай спать. Утро вечера…

– Ага…

* * *

Утром, проснувшись, Вадим заметил, что старик еще не вставал. Ни разу юноше еще не удавалось опередить поутру князя.

«Видать, умаялся вчера», – решил Вадим.

Он встал, оделся и, не зажигая лучину, на ощупь определил кадушку с водой и напился. Так же на ощупь обнаружил и заступ.

В полной темноте он вытащил из-под своей лежанки мешок и волоком дотащил его до дверей. Все это он старался проделать как можно тише, чтобы не разбудить Валуя и старика. Дверь предательски скрипнула…

Рассвет только-только начал прогонять ночную мглу, но мир уже потихоньку оживал с первыми криками птиц. День обещал быть солнечным.

Бороться с тяжелым мешком, едва залечив рану, Вадим все же не рискнул. До указанного князем места было метров триста, и Вадим, развязав мешок, деловито отсыпал прямо к поленнице треть содержимого. Серебро, камушки и немного золота красивой горкой улеглись подле березовых дров – чистый натюрморт.

Полегчавший мешок Вадим вскинул на плечо и зашагал к муравейнику…

Долбить заступом подмерзлую землю было не самым приятным упражнением…

Провозившись с час, Вадим вырыл подходящую ямку и опустил туда казну. Дело было сделано – можно и зарывать. Земляные работы дались ему нелегко, как говорится, с потом и кровью. Рана на плече открылась, и кровь, обильно намочив повязку, промочила рубаху.

Когда Вадим вернулся к избушке, почти совсем рассвело. Он вошел внутрь и решился зажечь лучину. Ему показалось странным, что князь все еще спал, а вот Валуй, напротив, кажется, проснулся и пытался ворочаться.

– Не спишь? – спросил он у дружинника.

– Дай воды, – попросил Валуй.

Вадим зачерпнул воды в ковш, прошел мимо спящего князя – и его вдруг осенило. Он стрелой преодолел расстояние до раненого и вручил ему ковш.

– Удержишь?

– Да.

– Вадим, – присев на край постели старика, юноша стал его тормошить. – Князь Вадим, что с тобой?

– Помер, что ли? – робко спросил Валуй со своего места.

Вадим откинул шкуру, приложил ладонь к горлу князя, но тот был уже холодным.

– Тьфу, – в сердцах сплюнул молодой князь, – так и есть, помер…

Я из пепла, я из слез

Соткала себе узор…

Идти было легко. Морозный воздух приятно холодил и придавал свежести. Поздняя осень, расправившись с последними теплыми денечками, готовила мир к наступлению зимы.

– Что-то рано в этом году снег пошел, – заметил шагавший чуть позади Валуй. Под его меховыми сапогами, чем-то напоминающими знаменитые унты, похрустывал снежок.

– Все равно скоро растает, – ответил Вадим, – первый снег всегда так.

– Так-то оно так, но по всему видать зима лютая обещается, – поправив шапку, продолжил Валуй, – ну да ничего, поспеем дойти.

– Поспеем дойти… – передразнил его Вадим. – Ты же сам говорил, что тут сотню верст топать.

– Так то до самого Новгорода с сотню будет – точно. А через два десятка уже обжитые земли пойдут. Вотчины новгородские. Там и отогреемся да сани у кого сладим.

– Ну конечно, – отозвался Вадим, – мы же знатные вои, как нам не дать саней!

Валуй не понял его юмора.

– Ты напрасно так. Дружинникам новгородским ни в чем отказу не было.

– Ага, – не меняя ироничного тона, продолжил юноша, – вот бы все девки эту истину знали!

– Тьфу, – сплюнул Валуй, – ты как сам не свой стал, как старика этого схоронили, – что с тобой, десятник, не заболел ли часом?

«Ну все, обиделся, – подумал Вадим, – нет, ну точно – обиделся. Десятником назвал, не по имени. На официальщину перешел!»

Вадим уже знал, что теперь его бородатый друг будет плестись сзади, молчать и угрюмо сопеть. А что оставалось ему, Вадиму – новгородскому десятнику или князю Белозерскому? Конечно, он не сказал Валую ни слова про нечаянно свалившийся на него княжеский венец.

– Да, может, ну его, – под нос пробурчал себе Вадим и тут же спохватился.

Идущий следом Валуй перестал шумно дышать – прислушивался видать, не сошел ли его десятник с ума, а то, вишь, идет, бормочет что-то…

Вадим обернулся, посмотрел на товарища и как можно ласковей улыбнулся, а затем подмигнул Валую, мол, все нормально, все просто обалденно. Однако бородач отреагировал совершенно не так, как ожидал юноша. Валуй остановился, сдвинул шапку на затылок и уставился на десятника широко раскрытыми, ничего не понимающими глазами. В этот момент Вадим словно увидел себя со стороны: ну точно – улыбающийся идиот. Он мгновенно убрал с лица оскал радости и напустил на себя туман небывалой серьезности.

– Шагай-шагай давай, – скомандовал десятник, – чего застыл?!

Валуй, не проронив ни слова, робко двинулся вперед. А Вадим, дабы больше не вводить боевого товарища в ступор, принялся рассуждать про себя: «Нет, пожалуй, открываться Валую пока не следует – не поймет, а если поймет, то не так, как надо. Что же это получается? Я теперь супротив новгородского князя. Крутой поворот, ничего не скажешь. По местным законам я теперь не только предатель интересов Новгорода и изменник, но и злейший враг государства! Как-никак типа дружинный десятник. Вот оно как. А чего… Сам согласился на княжество, ажно прямо целое Белозерское, а теперь в кусты? Нет, брат! Вперед, только вперед, к победе, мать его, коммунизма! Да, вот только как это все сладить?»

– Слышь, Валуй, – вполоборота обернулся десятник, – хватит там уже про меня думки разные гадать. Все у меня хорошо, вот только голова немного болит – все же хорошо нас тогда на реке северяне приложили.

Вадим сбавил шаг, выждал, когда дружинник поравняется с ним.

– Ты мне лучше скажи, что за деревня первой у нас на пути будет. Ведаешь ли?

– Новцо, – ответил Валуй.

– Что? – Вадим сделал вид, что не расслышал.

– Я говорю, первой Новцо будет – земли боярина Жирослава.

– Хороший мужик?

– Не мужик он – муж, боярин.

«Ах да, вот ляпнул, – мысленно укорил себя Вадим. – Назвал боярина мужиком, вот ведь… недаром в летописях писано – муж сей весьма знатного рода… а мужик – он и есть мужик, уменьшительное от мужа, а значит, ниже по рангу…»