Когда они с дедом Тене и Кристо стали жить с нами, мне было лет семь-восемь. Я тогда знал только маму, ну и ба с дедом. Я и в школу-то еще не ходил. Наверное, это и называется «расти в парниковых условиях». Конечно, если не принимать во внимание выселения и полицейский произвол. Ну, или тогда уж… в камерных условиях. В малонаселенных, как выразился бы наш школьный географ. Иво и дед Тене определенно внесли в нашу жизнь свежую струю. А Иво был классный. Он был — и остается до сих пор — невысоким, но худым и очень красивым. У него темные волосы, черные глаза и гладкая кожа, а на окружающих он смотрит с видом собственного превосходства, как будто точно уверен, что он лучше их, кто бы они ни были. Когда он идет по улице, девчонки вечно сворачивают на него шеи. Если не считать их, люди обычно его побаиваются, но стоит увидеть его с Кристо, как сразу становится понятно, что сердце у него очень доброе. А уж если он тебе улыбнулся, возникает такое чувство, будто ты получил от него особый подарок. От его улыбки всем становится светло. Вот я и хотел быть таким, как Иво. Иногда незнакомые люди принимали меня за его сына, потому что мы с ним очень похожи: у нас одинаковые глаза и волосы. Это не тщеславие, мы действительно похожи. Мне это льстило, а в глубине души я надеялся, что он может быть моим отцом. Не просто так ведь мама отказывалась говорить о горджио, от которого я появился на свет. Я даже на фотографии его ни разу в жизни не видел. Да что там, имени его я и то не знаю. Она вообще ничего мне о нем не рассказывала. Так что я думал: а вдруг это и есть та причина, из-за которой между нами существует особая связь, а я так хорошо понимаю Кристо? Я так думал, пока немного не подрос, не поразмыслил об этом всерьез и не понял, каким же дураком я был. Когда я родился, Иво было всего четырнадцать, к тому же он тогда еще был нездоров.

После нашего возвращения из Франции я снова подступил к маме с расспросами об отце.

«Я расскажу тебе, милый, когда ты станешь постарше, — ответила она. — У тебя и так сейчас полно забот с экзаменами и всем остальным».

Порой мне начинает казаться, что этого горджио никогда не существовало на самом деле.

Так вот, про Иво. Поскольку меня сейчас больше беспокоит Кристо, я не знаю, что мне думать об Иво. Мне кажется, я зол на него. Я знаю, что он любит Кристо, но думаю, что он мог бы стараться и получше, чтобы найти средство от болезни. Поездка в Лурд — дело, конечно, хорошее, но что-то не похоже, чтобы она хоть как-то помогла. Святая вода в последней оставшейся канистре понемногу убавляется — моя записка, кстати, до сих пор к ней прилеплена, — однако же Кристо лежит в постели с респираторной инфекцией. Не говорит и не ходит. А Иво не захотел оставить его в больнице, где, может быть, удалось бы наконец выяснить, что с ним не так. Кому бы это помешало? Если Иво не любит больницы, это еще не значит, что лечение там не пойдет на пользу Кристо. Хоть убейте меня, по-моему, это простой эгоизм с его стороны.

Я не могу даже вспомнить, почему во Франции меня так переполняла надежда. Когда я думаю о том, что чувствовал в Лурде всего несколько недель назад, мне просто не верится, что я был настроен так оптимистично. Такое впечатление, что это был не я, а кто-то совсем другой, куда более юный, наивный и куда более глупый.

Рэй

На работе Хен приветствует меня улыбкой и хлопком по плечу. Он знает, что у меня сегодня день рождения. Думаю, предоставленный сам себе, он благополучно проигнорировал бы это обстоятельство, но, науськанный Мадлен, интересуется, есть ли у меня какие-нибудь планы.

— Есть, — отвечаю я.

— И какие же? — спрашивает он.

— Ты ее не знаешь.

— Ого, — тянет он. — Загадочная незнакомка?

— Возможно.

— Гм! Просто, если у тебя нет никаких планов, мы были бы очень рады видеть тебя у нас.

— Спасибо. Но я в самом деле занят.

Он смотрит на меня. Потом, явно удовлетворенный, настаивает на том, чтобы угостить меня обедом.

Мы обсуждаем дело Розы Вуд, хотя ничего нового в нем не появилось. Я говорил с Леоном о Черной пустоши и Египетской дороге, и хотя оба эти названия оказались ему знакомы, ничего нового добавить он не смог и никаких конкретных дат тоже не назвал. Бывала там когда-нибудь Роза или нет, наверняка он не знал. По сути, нам не известно практически ничего: ни где она пропала, ни когда точно это случилось, ни с кем она дружила, если вообще дружила хоть с кем-нибудь. Мы не обнаружили никаких свидетельств того, что с той зимы, шесть лет назад, кто-нибудь ее видел. Ни одна из ее сестер за все это время даже открытки от нее не получила, если верить их словам. Ее следов нет ни в каких официальных документах. Трюк с исчезновением удался ей на славу.

— Ее нет в живых, — заключает Хен. — Зуб даю.

Я уже и сам начал так думать. Но, с другой стороны, никаких свидетельств ее гибели тоже нет. А может, ее вообще никогда не существовало, мелькает у меня мимолетная мысль. Я раздраженно вздыхаю:

— Все, с кем я разговаривал, так и не сказали мне ничего внятного.

Хен вертит чашку с остатками кофе и, ухмыляясь, вскидывает одну бровь:

— Может, она лежит где-нибудь на дне озера?

Несколько лет назад школьный друг матери Хена выбросил труп своей жены в водохранилище. Он заявил, что она сбежала с каким-то из своих многочисленных любовников, и, по всей видимости, ни у кого не возникло никаких подозрений. Труп обнаружили, когда искали в водохранилище какого-то другого утопленника. Ее задушили колготками. В итоге мы с Хеном теперь питаем к озерам особенно теплые чувства. В деле Розы Вуд никаких озер не фигурирует, но это еще не значит, что ничего подобного не могло произойти. А когда жена гибнет от рук убийцы, убийца чаще всего муж. Снова Иво Янко. Безгрешный, заботливый, многострадальный Иво.

Звонит телефон. Андреа переключает звонок на меня.

— Я тут подумал, — слышится в трубке, — пожалуй, вам все-таки стоит поговорить с Иво.

Это Тене Янко. Кто-то помог ему добраться до телефонной будки. Он размышлял о нашем разговоре.

— Да. Отлично. Где он?

Как я ни наводил справки, установить местонахождение Иво мне так и не удалось. Я уже начал думать, что он столь же неуловим, как и его бывшая жена.

— Он будет у нас. Завтра. Приезжайте, если хотите.

— Место то же?

— Место то же.

— Подъеду часикам… к одиннадцати?

Я кладу трубку и спрашиваю Хена:

— С чего он вдруг решил мне позвонить?

— Потому что знает, что ты их подозреваешь?

— Они довольно складно рассказывают.

— Хочешь, я съезжу с тобой?

Я качаю головой:

— Не стоит их пугать.

Интересно, уж не Лулу ли Янко поговорила с братом еще раз?