Мозг Керенского, обладая способностью быстро переключаться из одного режима в другой, включил логическое мышление на смену улетучившемуся экстазу и последовавшим историческим грезам. «Теперь нет страхов у женщин, что забеременеют, что заразятся дурной болезнью». Хотя сам по молодости был тщедушен, колченог и не уверен в себе, позже стал умелым танцором, что сразу повысило успех у особ противоположного пола. Кульминация пришлась на 1917 – не было отбою от хотевших, вернее требовавших близости мадмуазелей и мадам. Вот и теперь растущая популярность влекла к нему искательниц приключений, и Маршак несомненно возглавляла пелетон. Термин попал в словарный запас благодаря предстоящему мероприятию – велопробегу по столичным бульварам. Тот обещал неминуемо превратиться в акцию протеста, поскольку московские власти неохотно разрешали иные их формы – митинги и демонстрации оппозиции. Правда, Керенский плохо представлял, как в окружении телохранителей от «СуперБанка» сумеет ехать на антикварном тандеме вместе с телеведущей, являющейся автором задумки. Лидию от участия отсекли «организаторы», читай та же Маршак. По его ощущению, роль первой подруги в изменившейся ситуации всё больше сводилась к выбору цвета и вкуса презервативов. А по ее экспертному мнению, ТВ-шлюха не сможет сегодня воспользоваться ситуацией и соблазнить Сашу: после двух соитий – ночью и утром – у него потенция исчезла.

Идейно проблема презервативов больше должна бы волновать Владимира: ведь хоть и мало, но известный ему лично товарищ Берия организовал в СССР производство резинового изделия № 2, а нынче приходилось пользоваться исключительно иностранными образцами. Однако после комплекса анализов Мария убедилась, что у её мужчины нет ранее приписывавшегося немецкими докторами сифилиса, и перешла к незащищенному сексу. Не то, чтобы прямо планировала завести от него ребенка, но если Всевышний даст… Ульянов о детях размышлял в ином разрезе – предстояло принимать в пионеры подрастающее поколение большевиков. По советской историографии Ленину полагалось любить детей, хотя сам не мог припомнить, чтобы с ними якшался. Но товарищ Дю проявил настойчивость, хотя его и смущало возможное недоумение мальчиков и девочек, которым предстояло знакомство с живым вождем на фоне его же усыпальницы. Пиар-отдел партии тем не менее считал событие медийным и обещал, что ТВ покажет его в стране и по миру. Первое публичное появление Ильича должно вызвать широкий резонанс, положительный и длительный.

Июль случился жаркий, сероватое небо намекало на дождь, если не ливень. Тысячи гостей столицы бродили по Красной площади, томимые высокой температурой и отсутствием внятной повестки дня. Кто устремлялся в ГУМ за мороженым, кто плутал по лабиринту закоулков в Соборе Василия Блаженного. Иные безуспешно пытались пробиться к забальзамированной мумии: «Закрыт по техническим причинам», – гласило объявление. «Вероятно, ремонт затеяли», – констатировал самый наблюдательный из неудачников, услыхав грохот за матерчатым экраном. Фотокартина на нем изображала лес в интерпретации художника Шишкина с медвежатами, шалящими на поваленной сосне. Будь в экране дырка, наблюдатель мог бы подсмотреть, как работяги спешно скалывали черный лабрадор с фасада Мавзолея, убирая выложенное им слово «Ленин». Бренные останки вывезли еще ночью и тогда же кремировали. Урна с пеплом ждала своей участи. Шеф ГБ издевательски предложил передать её самому Ильичу: «Ближайший родственник». Президент колебался, откладывая вопрос на потом: «Может стать ценным элементом политических разменов».

Дюбенин был в курсе, поскольку информатор – политически близкий сотрудник Службы Охраны – сообщил о происшедшем. «Отлично, теперь у нашего Владимира нет мертвого конкурента. Юридически человек, сидящий рядом в «бмв», и есть В.И. Ульянов! № 1 дал маху!» Улыбаясь шире обычного, что сделало лицо геометрически близким к кругу, вышел из авто к юным ленинцам. «Ребята, сегодня у вас торжественный день, и я привез подарок. Смотрите, кто со мной». «Ура! Дедушка Ленин!», – раздалась разноголосица, под управлением вожатых перешедшая в скандирование. Инженер звукозаписи в автобусе ТВ поморщился – слишком много высоких частот – и зашустрил клавишами на пульте. Зато режиссер трансляции был от радости близок к помешательству. «Крупный план дай, мудо***н», – заорал в микрофон внутренней связи. Оператор аж зашатался, оглушенный командой в наушниках. Но камеры исправно гнали картинку, ей помогали гироскопы-стабилизаторы изображения. Благодаря их эмоциональной устойчивости и идеологической прозорливости товарища Дю, планета узрела Реинкарнацию великого революционера, плачущего от радости встречи с подростками. И с первого взгляда полюбила знакомого всем невысокого болезненного человека, такого земного и трогательного, что невозможно поверить во враки о его ответственности за гибель Российской империи и миллионов её граждан. Разве рука, деликатно похлопывающая по детским плечикам и завязывающая красные галстуки, способна подписывать декреты, что сделают мертвыми фабрики, обещанные рабочим, ограбят землю, обещанную крестьянам, и ожесточат гражданскую войну, вместо обещанного мира?

«Предатель! Агент мирового еврейства», – громко-громко заорали невесть откуда взявшаяся дюжина нациков, разворачивая тайно пронесенные ультралевые лозунги, предусмотрительно написанные и по-русски, и на английском. Но опер ГБ, алкогольно близкий к Вальяжному, заранее проинформировал его о готовящейся провокации. Попытку радикалов прорваться ближе к Ильичу моментально пресекла защита из решительных партийцев, предусмотрительно размещенных по периметру церемонии. Скоро задержанных хулиганов передали полиции. «Шпана, товарищ Ленин, – извинялся Дюбенин. – Леваки сумасшедшие. Работаем с ними через Отдел идеологии и пропаганды, работаем, а нет-нет на нас тявкают вместо пролетарской борьбы с правыми и буржуазией». «Надо строго указать Завотделом, – раздосадовано прокомментировал Ульянов, – пусть наладит связи в данной среде».

– Бомба! Бомба! – режиссер возбужденно орал в мобильник, подгоняя коллег в телецентре. – Быстрее дайте в эфир! Материал сенсационный!

– Ты, это, не шуми, – патрульный мент предостерег телевизионщика, в запале выскочившего из автобуса на площадь. – А то заберем в обезьянник. У нас, это, усиление – есть телефонная угроза о заложенной бомбе.

– Мне фиолетово: у меня эксклюзив, – отбрил журналист.

– Мне до одного места! Хоть бы и сифилис! – последнее слово осталось за человеком в погонах и при пистолете.

По Чистопрудному колеса катились без сложностей – ровнехонько, на Сретенском – похуже, по Рождественскому – под горку – стало стремно, приходилось много тормозить. Перед Петровским участники пробега сгрудились, поскольку подъем обещал стать трудным испытанием для не слишком тренированных. Маршак решительно повернула руль вправо на Цветной бульвар: «Отдохнем в кафе». Александр, шумно пыхтевший сзади, поспешил согласиться. Какое бы седло не стоит на велике, мягкое или твердое, а поначалу любое натирает попу. И со спортом у экс-премьера пока не сложилось – раньше политическая борьба отнимала время, теперь, похоже, фитнес стал её частью. Оказавшись в заведении, агентесса протащила Керенского насквозь и вывела через запасной выход во внутренний дворик, затем электронным ключом открыла дверь жилого подъезда. Один телохранитель остался у двери, второй последовал с охраняемым лицом.