Перед сотрудниками небольшого отдела, ведающего в Лэнгли содержанием конспиративных квартир, Марек Гуминни поставил всего один вопрос: какой из имеющихся у нас на балансе объектов самый удалённый, самый скрытый, самый труднодоступный и самый надёжный?

Ответ главного «агента по недвижимости» не заставил себя ждать:

— Между собой мы называем его Хижиной. Людей там практически не бывает. Объект затерян в глуши, где-то в районе Каскадных гор.

Гуминни потребовал подробный отчёт с фотографиями. Минут через тридцать он принял решение и отдал приказ.

К востоку от Сиэтла, в дебрях штата Вашингтон, проходит лесистый горный хребет под названием Каскадные горы. Зимой его покрывает снег. Район Каскадных гор делится на три зоны: Национальный парк, участок лесозаготовок и заповедник. К двум первым ведут дороги, там живут люди.

Каждый год в парк приезжают сотни тысяч посетителей. Здесь много дорог и тропинок, что делает доступными самые дальние его уголки. По дорогам можно ездить на машинах, тропинки же предназначены для пеших и конных туристов. Опытные смотрители, знающие чуть ли не каждое дерево, приглядывают за порядком.

Доступ приезжих на участок лесозаготовок ограничен по причинам безопасности, но здесь тоже есть дороги, по которым сваленные деревья транспортируют на ближайшие лесопилки. Зимой все работы прекращаются — выпавший снег останавливает экономическую активность.

К востоку от этих двух районов лежит заповедник, простирающийся до самой канадской границы. Дорог здесь нет вообще, тропинок немного, да и те проложены только в южной части, возле перевала Харта, где есть несколько бревенчатых домиков.

Леса здесь кишат зверьём, а вот люди приезжают сюда только летом. С наступлением холодов владельцы немногочисленных домиков отключают все системы, закрывают ставни на окнах, запирают двери и возвращаются в городские квартиры. Пожалуй, нигде больше в Штатах нет места столь же угрюмого, дикого и недоступного, за исключением, может быть, района северного Вермонта, известного как «Королевство», где человек может пропасть без следа и найтись только с наступлением весенней оттепели.

Несколькими годами ранее один из домиков в заповеднике был выставлен на продажу и приобретён ЦРУ. О сделанной второпях покупке скоро пожалели, но тем не менее домик время от времени использовался старшими офицерами управления во время летних отпусков. В октябре, когда Марек Гуминни начал наводить справки, там никого не было. Приближалась зима, и расходы на содержание могли подпрыгнуть до небес, и всё же Гуминни приказал приготовить Хижину для эксплуатации и произвести определённые работы.

— Если вам нужна тюрьма, — заметил начальник отдела недвижимости, — то почему бы не воспользоваться Северо-западным центром в Сиэтле?

Даже в разговоре с коллегой Гуминни пришлось солгать:

— Речь не идёт о каком-то особо ценном агенте. И не о том, что он может сбежать. Проблема в его собственной безопасности. В тюрьмах даже самого строгого режима случиться может всякое.

Его собеседник кивнул — он всё понял. По крайней мере он думал, что все понял. Абсолютная секретность. Абсолютная недоступность. Полная безопасность. Строжайший режим охраны. И полная автономность как минимум на ближайшие шесть месяцев. Что ж, пусть этим занимаются кому положено. Он привлёк к делу команду, разработавшую систему безопасности в печально знаменитой тюрьме Пеликан-Бэй в Калифорнии.

Трудностей хватало. Для начала к Хижине нужно было попасть. Единственная дорога проходила в нескольких милях к северу, через городок Мазама, после чего обрывалась. Рассчитывать оставалось только на вертолёт. Пользуясь предоставленными ему полномочиями, Марек Гуминни позаимствовал транспортный «Чинук» на базе ВВС Маккорд, находящейся южнее Сиэтла.

Строительную бригаду выделила инженерная часть. Материалы закупались на месте через полицию штата. Каждый знал только то, что ему полагалось знать, а именно: Хижина должна быть переоборудована в секретный исследовательский центр. На самом же деле ей предстояло стать тюрьмой для одного-единственного заключённого.

Режим, установленный в замке Форбс, с самого начала не допускал никаких послаблений. Прежде всего Майк Мартин расстался с привычной одеждой и облачился в халат и тюрбан, какие носят пуштуны. Во-вторых, ему запретили стричься и брить бороду — волосы должны были отрасти настолько, насколько это позволяло время.

Домоправительнице разрешили остаться; к гостям хозяина она, как и садовник Гектор, не проявляла ни малейшего интереса. Третьим постоянным жильцом был Энгус, бывший сержант САС, ставший на время управляющим поместьем лорда Форбса, его доверенным лицом. Если бы какой-то чересчур любопытный гражданин и отважился заглянуть в имение, он пожалел бы о своём решении, столкнувшись с бдительным охранником.

«Гостей» в поместье бывало много, они приезжали и уезжали, и только двое обосновались в замке на постоянной основе. Одним из них был Наджиб Куреши, урождённый афганец, бывший учитель из Кандагара, получивший в Великобритании статус беженца, а затем и гражданство и работавший переводчиком в Челтнеме. Ему предоставили длительный отпуск и перевели в Касл-Форбс. В обязанности Наджиба входило обучение Мартина языку, манерам поведения и обычаям пуштунов. Как сидеть на корточках, как есть, как ходить, какие позы принимать при молитве, что означает тот или иной жест — все это и многое другое преподавал Куреши своему уже немолодому ученику.

Вторым постоянным преподавателем была доктор Тамиан Годфри, женщина шестидесяти с небольшим лет, с седыми, собранными в пучок волосами. Долгое время она была замужем за офицером секретной службы МИ-5, скончавшимся двумя годами ранее. Будучи, как выразился Стив Хилл, «одной из нас», она прекрасно понимала, что такое режим секретности, и вовсе не стремилась узнать больше, чем полагалось. Разумеется, о её пребывании в Шотландии не знали даже ближайшие родственники.

Она сама, без каких-либо намёков, понимала, что человек, с которым им приходится работать, может подвергнуться смертельной опасности из-за одной-единственной её ошибки, мельчайшего упущения или небрежности. Миссис Годфри изучала Коран, безупречно владела арабским и обладала энциклопедическими знаниями.

— Слышали когда-нибудь о Мухаммеде Асаде? — спросила она Майка на первом занятии.

Он признался, что не слышал.

— Тогда начнём с него. Урождённый немецкий еврей, Леопольд Вайсс, он принял ислам и стал одним из величайших его исследователей. Ему принадлежит, возможно, лучший из всех комментариев относительно Аль-Исры — путешествия из Аравии в Иерусалим и оттуда на небеса. С этим путешествием связано установление правила пяти обязательных дневных молитв — краеугольного камня мусульманской веры. Вы бы знали об этом, если бы ходили мальчиком в медресе, и ваш имам, будучи ваххабитом, несомненно, верил бы в то, что путешествие это было физическим, реальным, а не просто сном. Поэтому и вы верите в то же самое. А теперь ежедневная молитва. Повторяйте за мной…

На Наджиба Куреши такое вступление произвело сильное впечатление. Она знает о Коране больше, чем я, подумал он.