Когда тела бедных узников стали относить в крематорий,обнаружилось, что в ревире есть живое существо. В бачке, где валялисьокровавленные простыни, на самом дне дрожала маленькая, худенькая, беловолосаяи голубоглазая девушка, одетая в полосатую робу. На одной ее руке был выколотномер, правая нога изуродована раной, из которой сочилась кровь. Нашел несчастнуюКирилл Боярский. От пережитого ужаса девушка потеряла голос и только мычала,отбиваясь от Кирилла Сколько бы ни объяснял Боярский, что не сделает ей зла,как ни пытался вытащить бедолагу из бака, ничего не получалось. Ее так ипривезли в больницу вместе с грязным бельем.

Кирилл начал навещать девушку и вскоре узнал ее историю.Звали узницу Анна-Мария, ей было всего шестнадцать лет, которые она провела вглухой польской деревушке. Но примерно месяц назад ее схватили и отправили вГорнгольц. Сначала она работала уборщицей и чуть не сошла с ума, убираяампутированные конечности и слушая дикие, нечеловеческие вопли, которыеиздавали обрубки, лишенные рук и ног. Но потом она поняла, что имеет оченьавторитетного ангела-хранителя, потому что ее, Анну-Марию, не привязывают коперационному столу. Счастье длилось тридцать дней. Но потом девушке сделалиоперацию, и вновь ей повезло. Ногу просто разрезали, а не отняли полностью.

Ночью начался переполох. По отделению забегали врачи сошприцами. Анна-Мария не знала, что за лекарство в них было, но ничего хорошегоот фашистов она не ждала.

А на границе города Горнгольц уже вовсю грохотали советскиепушки, близилось освобождение. Ужасно умирать, зная, что спасение рядом.Анна-Мария, превозмогая боль, слезла с кровати и спряталась в бачке. В общейсуматохе ее не заметили.

Кирилл не знал польского. После пережитого ужаса Анна-Мариязаикалась, к тому же она позабыла почти все слова на родном языке. Как юноше идевушке удалось договориться – непонятно, но они полюбили друг друга. Кириллженился на спасенной польке, она отбросила имя Анна, став просто Марией, уехалав СССР. Первое время, пока Маша осваивала русский язык, в ее речи был акцент,потом пропал и он. Из Анны-Марии получилась Мария Григорьевна Боярская – талантливыйтоксиколог.

Началась другая, счастливая жизнь. Кирилл защитилдиссертацию, сначала кандидатскую, потом докторскую. Мария помогала ему висследованиях. Супруги занимались изучением ядов, имели много патентов на мазии капли. В семье подрастали две девочки-погодки: Аня и Любаша, и долгое времявсе шло хорошо.

Анечка вышла замуж, родила дочку Алиночку. Люба никак немогла устроить личную жизнь. Вообще, несмотря на то, что их разделял всего год,дочки у Марии Григорьевны получились разными. Аня – серьезная, вдумчивая,училась на одни пятерки, легко поступила в медицинский институт, потом пошла васпирантуру. Девушка самостоятельно выучила немецкий, он как-то словно влетелей в голову. Любочка же оказалась легкомысленной троечницей и наотрез отказаласьидти в медицину. Люба пошла в иняз. Языки давались ей так же легко, как истаршей сестре, в особенности немецкий.

– Мне кажется, – сказала она как-то матери, – что я владеюнемецким с детства, похоже, я его просто вспоминаю.

Мария Григорьевна перекрестилась рукой, на внутреннейстороне которой виднелся номер, и сурово сказала:

– Слава богу, ни одного немца в нашем роду не было.

– Ну откуда ты знаешь, – усмехнулась Любочка.

– Мои родители поляки, – напомнила Мария Григорьевна.

– Польша и Германия рядом, – настаивала Люба, – может, иимелась у нас в роду немецкая кровь.

– Ты знаешь, где мы познакомились с папой, и понимаешь, чтоя не испытываю никакой радости, слыша от тебя подобные умозаключения, –отрезала Мария Григорьевна.

– Ой! – испугалась Люба. – Прости…

Мария Григорьевна только качала головой. В этом была всяЛюбаша: сначала ляпнет, потом соображает. Анечка другая – разумная, молчаливая,послушная.

Потом скончался Кирилл Боярский. Его смерть словно открыла неисчислимуючереду несчастий. Через некоторое время в семью пришла новая трагедия.

Анечка с мужем, молодым, подающим большие надеждытоксикологом, поехала на субботу и воскресенье на дачу. Маленькую Алину,болевшую ветрянкой, оставили дома. Мария Григорьевна очень любила своего зятя.Анечка и тут проявила разумность: выбрала в спутники жизни аспиранта своегоотца, давно принятого в доме на правах родственника.

Жарко натопив печку, молодая пара выпила бутылку вина,заснула и.., не проснулась. Нашли их во вторник, когда страшно взволнованнаястоль долгим отсутствием детей Мария Григорьевна попросила соседа съездить надачу и проверить, не случилось ли чего. Анечка и ее муж отравились дымом.Очевидно, они, практически никогда не имевшие дела с печкой, слишком ранозакрыли вьюшку. Вполне вероятно, что кто-нибудь из супругов мог бы проснуться иподнять тревогу, но дело усугубила бутылка вина. Выпив «Арбатское», и Анечка, иАлексей спали без задних ног.

На похоронах почти помешавшаяся Мария Григорьевна твердила:

– Алиночка! Посадите ее около меня, не отпускайте Любаша,держи девочку.

Но страшный рок преследовал семью. Не успела Любаша выйтизамуж за очень симпатичного парня по имени Игорь, как он скончался от простойслучайности. Решили сделать шашлык, собрали гостей. Игорь начал нанизывать мясона шампур и поранил руку. Моментально обработали рану антисептиком.

– Ерунда, – отмахнулся парень, – заживет как на собаке.

Но уже вечером с температурой сорок его отправили вбольницу. И здесь опять все было против Любочки. Происшествие случилось надаче, в страшную жару. Игоря поместили в крохотную больничку, до Москвы былодалеко. Но квалификация врачей в районной больничке оставляла желать лучшего,они пользовались примитивными лекарствами, суперсовременных антибиотиков вклинике не водилось.

Мария Григорьевна мигом оценила ситуацию и поспешила встолицу. Но когда она с двумя московскими профессорами и сумкой, набитоймедикаментами, явилась в больничку, тело зятя уже отправили в морг, а Любочка,заламывая руки, бегала по стертому от частого мытья старому линолеуму.

Больше Люба замуж выходить не хотела. Она решительноговорила:

– Нет. Надо мной висит проклятие. Наверное, Анечка на томсвете не хочет, чтобы в нашем доме появился мужчина. Боится, как он станетотноситься к Алине.

Мария Григорьевна очень переживала, пыталась вразумить дочь,но та не слушала мать.