здания… Безумная мысль: бомба должна была упасть здесь, между телефонной тумбой и креслом, но не могла…). «Идите». Затем окликнул Дарью, прищелкнув языком: «Здесь у нас дисциплина и тишина. Понятно?» «Понятно, товарищ майор». Он начал накручивать диск телефона, придавил ногой упавшую на ковер марку, дверь справа отворилась, пропуская молодого солдата с пистолетом в руке и человека в очках, с растрепанной бородой, в форме вермахта. Махмудов закричал: «Герр Дингель, вы мне солгали!» Дарья услышала, как немец тихо, дрогнувшим голосом ответил: «Это был мой долг…»

В 12-й комнате капитан Потапов отослал прочь секретаршу, маленькую некрасивую женщину в форме. Дарья увидела перед собой старого, немало повидавшего офицера. У него был забитый, чопорный, слегка обескураженный вид, худая, негнущаяся фигура в чистой шинели из плохого драпа. Погоны потускнели. Пятьдесят лет, сухие черты лица, слишком блестящие очки и потухшие глаза. Ничто не оживляло тесного кабинета, кроме заиндевевших папоротников между двойными оконными рамами. Потапов коротко, с отсутствующим видом задал несколько вопросов. Затем: «Да, да, работа заключается в том, чтобы разгадать намерения противника… Противника, который зачастую сам о них не подозревает… Обыкновенно у пленного обнаруживается, самое большее, письмо-криптограмма… Улавливаете?» Старый офицер постепенно оживлялся.

– Война – великая психологическая игра. Враг строит расчеты и мы строим расчеты. Силовое вмешательство – лишь часть этих расчетов. Иногда ошибка кроется в великолепной, но слишком прямолинейной схеме, не учитывающей некий переменный, неизвестный, иррациональный элемент, какую-нибудь решительную или глупую выходку… Тогда расплатой за ошибку становится поражение… Противник использует в войне технические достижения, он убежден в своем превосходстве, и действительно, его оружие лучше нашего, его больше, его силы лучше вымуштрованы, многочисленнее и организованнее, чем у нас, командование опытнее, скажу даже, зимняя экипировка значительно лучше нашей… Но зима работает на нас. Мы зимние люди…

Дарья с удовольствием слушала старого офицера, которому, без сомнения, не так часто приходилось говорить, и который был с ней откровенен в первом же разговоре. (Знал ли он, что она была в ссылке? А может, ему просто поручили ввести ее в курс дела?) Она обеспокоенно спросила:

– Вы считаете, что они могут взять Ленинград и выиграть войну?

– Нет. Не доверяйте ложным умозаключениям, которые кажутся наиболее простыми: мир только на вид логичен; на самом деле он скорее безумен… Убежден, что по причинам, которые я только что перечислил – и по ряду других – немцы никогда не возьмут Ленинград и проиграют войну…

– Блестящий парадокс, капитан. Или вы рассчитываете на союзников?

Он умолк на несколько секунд, прежде чем вернуться к изложению своих идей.

– Военное искусство, как я его понимаю, не допускает парадоксов, чтобы лучше учитывать противоречивые и скрытые факты… Хотя оно не может исключить того, что американцы называют wishful thinking[7], убежденности в том, что считаешь истинным… Как можно победить без такой убежденности? Союзники меня не интересуют. Им нужна кровь наших мужиков, как раньше говорили, свою они берегут, а нас глубоко ненавидят, может, они были бы рады победить сразу после того, как мы будем разгромлены. В этом они ошибаются и непременно попадут впросак. Я понимаю Россию, знаю русские войны, для меня эта – четвертая…

– Четвертая? Каким образом?

– Карпатская кампания в 17-м; две гражданских, товарищ: одна в Добровольческой армии Деникина, против революции, вот тогда я и понял Россию, потому что революция и была Россией, безумной на первый взгляд, но наделенной четкой внутренней логикой, что позволило ей подчинить себе и использовать собственную непоследовательность… Затем три года в Красной Армии, Волга, Урал, Байкал, Крым… Учтите: мы всегда ведем свою собственную войну, эгоистическую и мессианскую, да-да, мессианскую, ибо она обусловлена колоссальным эгоизмом, необходимым нам для того, чтобы выжить. Слава Богу, у нас много женщин, которые рожают, много мужчин и земли, мы можем потерять территорию, чтобы выиграть время, утомить врага, привести его в отчаяние бездорожьем и победами, которые ничего не дают… Вначале мы способны лишь на это: приходится страдать… Чтобы победить нас, враг должен дойти до Тобольска, Новосибирска, Енисея; и тогда он будет побежден расстояниями, зимами, будет думать, как добраться до Владивостока, до Арктики… И поскольку капитуляция для нас невозможна, он никогда не достигнет своих целей. Видите ли, наша старая матушка-Русь обладает особым свойством: можно разделить ее на шесть частей, и эти части будут продолжать жить… Нас не завоевать, любой неграмотный мальчишка откуда-нибудь с Иртыша смутно и одновременно очень четко это ощущает, когда обороняет лесок с хорошей винтовкой и отступает лишь для того, чтобы вновь перейти в атаку. Эта тактика – в его крови, без какого бы то ни было донкихотства и рисовки; он знает: нужно убить врага, чтобы забрать его сапоги и флакон с витаминами, так что даже наша нищета оборачивается примитивной, иррациональной как сама жизнь силой, чего не понимают стратеги старых промышленных империй. Если бы во вражеском штабе были убежденные нацисты, то есть деклассированные авантюристы, нам пришлось бы гораздо хуже, ибо эти люди способны соединить инстинкт с танками, тщательными расчетами и доброй долей абсурда… Но он состоит из генералов моего поколения или старше, которые получили образование в эпоху буржуазной рассудочности, скупых, благоразумных и осторожных, для которых каждая операция должна принести результаты по меньшей мере тактические, подобно тому, как торговая трансакция может послужить хотя бы рекламным целям. Непобедимы лишь примитивные силы человека, для этого грабеж значит мало, материальная выгода значит кое-что, но по-своему, без меркантильных соображений; захват овощебазы может оказаться важнее, чем взятие нефтяного месторождения. Наш фельдмаршал Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов первым это понял, несомненно, оттого, что не отличался большим умом, и противопоставил наш инстинктивный, иногда тупой здравый смысл военному гению Наполеона. И Наполеон дорого заплатил за свою гениальность. Перечитайте Толстого, который ничего не понимал в войне, но прекрасно знал русскую землю и русского человека…

Имя Кутузова он произнес сухо и важно, как будто находился на преподавательской кафедре. Профессор?

– Вы преподавали, товарищ капитан?

– Да. Даже в лагере… Не перебивайте, пожалуйста. Я говорю с вами, потому что должен… (На его губах промелькнула улыбка, не отразившаяся в глазах.) Мне это просто доставляет удовольствие. У меня есть вера, и вы должны верить. Без веры не будет ни Ленинграда, ни России, понимаете? Разумная вера, не более иррациональная, чем вера младенца в мать. Младенцы издавна растут благодаря этой вере, в которой нет ничего мистического… Аксиома: Россия проиграет войну лишь тогда, когда перестанет верить в саму себя или воспротивится этой вере, чего Господь не допустит…

Почему он говорит в будущем