Оскар Фарли печально глядел в стол.

– Кто знает, – продолжал Сомерсет. – Но ведь шпион должен быть вознагражден, так?.. Хотя о чем это я? Как будто меня не просили выражаться конкретнее… Нет, нет, я вовсе не хочу сказать, что Алан хоть чем-то похож на Бёрджесса… Ничего общего, помимо сексуальной ориентации. Алан не слишком жаловал спиртное, да, да… и здесь нечему удивляться. Что было, то было… да и к политике интереса не проявлял. Занимался своими расчетами да головоломками… По правде сказать, он и понимал-то в остальном не так много. Оскар знает об этом больше. Или нет… ради всего святого, Оскар, не повторяй всего этого при мне еще раз.

Но Фарли, похоже, не собирался ничего никому объяснять.

– Алана отличала высокая дисциплинированность – по крайней мере, когда был стимул к работе, – продолжал Сомерсет. – И в этом отношении Бёрджесс являет собой полную ему противоположность. Какая неслыханная бесцеремонность, как по отношению к правым, так и к левым… Сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь бывал трезвым… но все равно, все равно… В этом деле есть определенные тонкости, как я уже говорил. Это не значит, что с ними надо будет что-то делать или – боже упаси – кому-нибудь рассказывать о них. Последнее совершенно исключено.

– Конечно, конечно, – поспешил согласиться Корелл.

– Не будет ли нам удобнее обращаться друг к другу по имени? – перебил его Сомерсет. – Я – Роберт, не Боб, никогда им не был. Оскар – это Оскар. Безнадежный книгочей, не такой унылый служака, как я. Поэтому меня и интересуют так эти заграничные поездки Тьюринга. Чем, если не рвением, могу я компенсировать свои недостатки? Собственно, с этими поездками все ясно, и ни к чему усложнять. Давайте начистоту, а? В последние годы жизни Тьюринг путешествовал в поисках мужчин, таких же геев. Он бывал в Норвегии, Греции и Париже, и, честно говоря, мы никогда не были в востроге от всего этого.

– Но министерство, разве его не выгнали оттуда намного раньше? – спросил Корелл.

– С чего вы это взяли?

– Я слышал, была директива очистить государственные службы от гомофилов.

– Очистить? Что за ужасное слово! – воскликнул Сомерсет. – Но позвольте мне сказать, как мы ни берегли и ни чествовали Тьюринга, возможно, под конец у него было меньше оснований доверять этой стране. Быть может, он даже проклинал ее, да и кто не делал бы этого на его месте! Вы слышали о гормонах, которыми его пичкали?.. Конечно, слышали. Ужасная вещь, просто ужасная… Но чувство вины и озлобленность – не лучшее подспорье в нашей работе. Поэтому нам и нужна ваша помощь, ваша экспертиза. Вы ведь первым прибыли на место?

– Его обнаружила горничная, – Корелл кивнул.

– Но потом…

– Потом пришел я.

– Набрались впечатлений, собрали материал…

– Разумеется.

Леонард никак не мог понять, чего же добивается от него этот человек.

– Но, как вы понимаете, при таких обстоятельствах любая мелочь может стать серьезной уликой. То, что на первый взгляд кажется ничего не значащим, впоследствии может поменять всю картину.

– Разумеется, я все это прекрасно понимаю.

Кореллу вдруг захотелось немедленно выйти на свежий воздух.

– Не сомневаюсь, – ответил Сомерсет. – Как криминалист, вы понимаете в этом больше любого из нас.

– Я понимаю также, чего можно добиться лестью и неуемными похвалами, – добавил Леонард.

– Ха-ха! Вы меня разоблачили! – Сомерсет рассмеялся. – Но мне нет необходимости льстить вам, вы и без меня прекрасно знаете себе цену. И сейчас вы спрашиваете себя: чем еще я могу поделиться с этими господами?

– Но вы ведь и сами обыскивали дом.

Корелл оглянулся на Оскара Фарли, остававшегося на удивление молчаливым в продолжение всего разговора. Тот всплеснул руками, что должно было означать «да».

«Им чего-то недостает», – подумал Корелл.

– Во всяком случае, мы слышали, что вам удалось найти какой-то блокнот и бумаги, – продолжал Сомерсет.

– Это правда, и я охотно передам вам все это, – сказал Корелл. – Мои математические познания не те, что были много лет назад.

– И там ничего нет, кроме расчетов?

– Насколько я понял. Но я только просмотрел их. Вы всё получите… – Корелл инстинктивно пошарил во внутреннем кармане.

– Замечательно.

– Но у меня не всё.

– Не всё?

– Алан Тьюринг оставил после себя «Дневники снов» – три толстые тетради, которые вел по рекомендации психотерапевта. К сожалению, я уже отослал их его брату, Джону Тьюрингу.

– Ах вот как…

– Мне жаль.

– Что-нибудь еще? – Сомерсет выжидательно смотрел ему в глаза.

– Нет.

В этот момент Корелл понял, что не должен отдавать Сомерсету письма, пока сам толком не ознакомится с их содержанием. Он не мог сказать, зачем ему это нужно.

– С братом мы обязательно свяжемся, – пообещал Сомерсет. – Можете прямо сейчас передать нам все остальное?

Они спустились в отдел криминалистики, где помощник инспектора передал Сомерсету записные книжки Тьюринга.

– Берегите свою спину, – напутствовал он на прощание Оскара Фарли. – Спасибо за политический экскурс, – повернулся к Роберту Сомерсету. – Было очень интересно.

Корелл, из последних сил сдерживая нервозность, протянул гостям дрожащую правую руку.

Собственно, что такого он сделал? Он – Леонард Корелл, сын Джеймса Корелла, писателя. Никто не вправе указывать ему, что делать. Потому что у Леонарда Корелла – особый интерес к математике, не имеющий прямого отношения к службе в полиции. Это часть его личной жизни, в которую никто не вправе вторгаться просто так… Что, в конце концов, вообразил о себе этот Сомерсет? Приходит вот так и требует… Нет, никто не получит этих писем. Никто не имеет на них права, кроме Леонарда Корелла. В конце концов, он учился в колледже в Кембридже…

Дрожа от возбуждения, Леонард сел за письменный стол. Но не успел погрузиться в чтение, как почувствовал, что на него кто-то смотрит. Подняв глаза от протокола, он встретил взгляд Кенни Андерсона.

– Что они от тебя хотели?

– Так, ничего особенного. Поговорили о том о сем…

– О том о сем… Я вижу, мистер помощник инспектора взял привычку задирать нос?

– Правда?.. Нет, ничего подобного.

– Ты, кажется, собирался напиться сегодня вечером?

– Разве?

Корелл подумывал, не уйти ли ему куда-нибудь со своими бумагами. Или все-таки наплевать на Кенни и остаться на месте? В этот момент ему на глаза попалось одно имя… Хью Александр. Вне всякого сомнения, оно было ему знакомо, вот только откуда? Очевидно, встречалось где-то в бумагах… В сегодняшнем протоколе Хью Александр значился главным свидетелем по делу Алана Тьюринга. Хотя об этом не говорилось напрямую, из текста Леонард понял, что Хью Александр работал с Тьюрингом в годы войны. Последнее нуждалось в проверке.