Передохнув таким образом в середине дня, я возобновил свои труды. Поскольку мне хорошо известно прискорбное состояние дел в американской литературе, я имел все основания ожидать, что и следующая книга окажется ничуть не лучше своей предшественницы, но, к моему удивлению, то был вовсе не том художественного вымысла, а научное исследование, чей заголовок немедля привлек мое внимание: «Странные верования и редкие обычаи туземных племен Меланезии: исследование деятельности примитивного сознания наряду с просвещенным научным истолкованием некоторых замечательных представлений суеверия и ритуальных практик». Автором был германский ученый, прежде неизвестный мне, по фамилии Мельцель.

В соответствии с названием фолиант оказался заполнен информацией столь удивительно любопытной и редкой, что подобные факты не могли не произвести сильного воздействия на мое воображение. С первого же раздела, посвященного немыслимому — чудовищному — бесчеловечному ритуалу каннибализма, каждая следующая глава оказывалась еще удивительней предыдущей. Едва я пролистал несколько страниц, как этот поразительный труд полностью приковал к себе мое внимание и я перестал замечать все окружающее.

Из всех предметов, разобранных автором, более всего мое воображение захватило широко распространенное суеверное убеждение в зловещей сущности и склонности к автономии, которую проявляет тень человека. Согласно Мельцелю, жители тихоокеанских островов считают за истину, будто тень, отбрасываемая их телом, представляет собой зримое воплощение тайной и скрытой души. Туземцы Фиджи, например, именуют тень яло-яло, попросту удваивая слово яло, коим они обозначают душу. Согласно этим дикарям, каждый человек обладает таинственным и даже демоническим двойником, альтер эго, который является физическим воплощением или эманацией таящихся в его сердце дурных побуждений. Более того, эта тень-двойник, по их убеждению, имеет возможность отделяться и становиться независимым существом, пока хозяин спит, и претворять в реальность его темные, агрессивные импульсы!

Я погрузился в страницы этого замечательного труда и не сразу расслышал все нараставший стук в парадную дверь моего дома. Даже расслышав, я еще помедлил в уверенности, что на этот требовательный призыв откликнутся Матушка или сестрица, и не сразу припомнил, как, занеся мне полуденное угощение, Матушка предупредила, что они с Виргинией намереваются совершить поход на рынок и закупить провизии к парадному ужину. Быстрый взгляд на часы обнаружил, что время близится к половине пятого! Столь всепоглощающе интересен был замечательный труд Мельцеля, что несколько часов протекло незаметно, пока я в него вчитывался.

Я предположил, что в дверь стучит не кто иной, как полковник Крокетт, несколько преждевременно прибывший к ужину, и, поднявшись с места, поспешно направился к двери. Распахнув ее, я, к своему удивлению, увидел перед собой не покорителя границ, а другого персонажа, с которым вовсе не ожидал свидеться вновь — капитана Расселла из полиции!

Тем не менее я пригласил его войти, и тот, переступив порог, снял шляпу и произнес:

— Прошу прощения за непредвиденный визит, мистер По, но произошло еще одно тревожное и странное событие.

— Я был бы весьма вам признателен, если бы вы последовали за мной к месту этого загадочного происшествия.

— И впрямь весьма неожиданно, — ответствовал я. — Что же, во имя неба, стряслось?

— Нечто, тесно связанное с убийством миссис Макриди, причем это ставит под вопрос виновность предполагаемого убийцы, покойного мистера Роджера Ашера.

Данное заявление отнюдь не застало меня врасплох, а лишь укрепило терзавшее меня подозрение, ибо, в противовес абсолютной убежденности полковника, моя вера в виновность Ашера была значительно ослаблена серьезными — и гнетущими — подозрениями.

— Я нисколько не возражаю против вашего предложения, капитан Расселл, — провозгласил я, — и, напротив, приветствую любую возможность помочь. Но сейчас я ожидаю скорого появления полковника Крокетта, который был приглашен к нам на ужин.

— Он не придет! — Ответ капитана застиг меня врасплох.

Тревога острым жалом вонзилась мне в грудь.

— Неужели с ним что-то…

— О нет! Вовсе нет! — поспешил заверить меня капитан. — Но, получив известие о новом развитии событий, я тут же послал за полковником, и сейчас он уже поджидает нас на месте действия.

— Но что же такое вы обнаружили? — вскричал я, не в силах сдержать до крайности обострившегося любопытства.

— Нечто весьма тревожное, — зловеще ответствовал полицейский. — Весьма, весьма тревожное!

Перед уходом я составил записку Матушке с уведомлением о том, что очередной кризис потребовал нашего с полковником Крокеттом совместного присутствия, и советовал, буде она еще не все покупки осуществила, воздержаться от приобретения всяческой недолговечной провизии, поскольку было вполне возможно, что столь внезапные и непредвиденные обстоятельства потребуют отсрочки запланированного ужина.

Далее, я позвал маленького Джимми Джонстона — мальчишку, выражавшего столь неумеренную преданность пограничному жителю вдень его первого появления в моем жилище, — и (подкрепив свою просьбу медяком) уговорил его сбегать на Лексингтон-стрит, куда Матушка и сестрица отправились за покупками, и доставить эту записку.

После чего накинул сюртук и вышел вместе с капитаном Расселлом, который по-прежнему хранил молчание относительно цели нашего пути, хотя неотложность этой задачи явственно выражалась в напряженных чертах лица и в угрюмой сосредоточенности походки.

Целью нашего путешествия оказалось приземистое полуразрушенное здание тусклого красного кирпича на улочке, сплошь уставленной такими же убогими обиталищами. Перед входом в это здание собралось десятка два мужчин и женщин, чей возбужденный гул живо напомнил мне такую же любопытствующую и, пожалуй, еще более многочисленную толпу у входа в пансион миссис Макриди.

При первом же взгляде на это сборище острая спазма дурного предчувствия сдавила мне грудь. Хотя капитан Расселл упорно скрывал от меня всякую информацию относительно цели нашего пути, повторяя лишь, что будет лучше, если я взгляну на место событий глазами, незатуманенными какими-либо предварительными выводами, я не мог не догадаться, что меня влекут к сцене очередного злодеяния, и теперь вид болезненно возбужденной толпы, столь близко напомнившей мне ту, с которой я столкнулся роковым утром всего неделей ранее, лишь укрепил во мне это предположение.

Во главе с капитаном Расселлом мы проложили себе путь через гудящих зевак и попали в тесную, темную, чрезвычайно захламленную прихожую. Мое обоняние тут же было атаковано неприятнейшей смесью дурных запахов, вредоносной комбинацией ароматов испортившейся пищи, всепроникающей плесени и человеческих испражнений, наряду с тонкой и вкрадчивой примесью вони органического разложения.

В конце узкого темного коридора, уводившего прочь из прихожей, я разглядел едва мерцавшей свет, проникавший, по-видимому, из-за открытой двери.