— Да сама ты «веселый»! — возмутилась Антонина. — Злой! Вот какой!

В тот же день подруги (опять же по большому секрету) рассказали о Кузьме своим мужьям. Те, уже безо всяких секретов, рассказали всем остальным. А дальше только и было, что разговоров о Танькином ребенке.

Особенно бурно новость обсуждали на стройке нового комбината. Наверное, потому что кирпич вторую неделю не завозили, и рабочие от скуки все время проводили за картами и домино, а стало быть, и времени для разговоров было навалом.

— Неужто так-таки и крыс жрет? — удивлялся сварщик Кирьянов, цокая языком.

— Ясен хрен, — кивал крановщик Дегтярев. — Он как первую сожрал, так врачи его сразу в подвал запустили, чтоб он заместо кошки там всех крыс переловил.

— И чего? Переловил?

— А то. Потом вылезает из подвала весь довольный, в крови перемазанный, изо рта хвост торчит, и говорит врачам: «Ну чё встали, бляди! Несите еще, а то я вас самих сожру». Чисто зверь. А остальные крысы так перепугались, что стали ему с тех пир сыр носить. Ну, вроде приношения, чтоб он их не ел.

— Эка невидаль, — пожал плечами укладчик Бутко. — В промзоне таджики завод вон строят. Так они не только всех крыс съели, они там еще и всех кошек в округе сожрали. И всех насекомых с птицами слопали. Там летом теперь тишина. Ни шмелей, ни бабочек. Всех схомячили.

— Так то ж таджики, — возразил Дегтярев. — А тут человек нормальный.

— Да ну и что? С голодухи в войну, говорят, и крыс, и пауков, и тараканов ели.

Недоверие Бутко стало раздражать Дегтярева.

— А может, твои таджики и летать умеют?

— Это как? — спросил Бутко.

— А так, — стал распаляться Дегтярев. — Он когда акушерку за палец укусил, так та его сразу и уронила.

А он не упал. Он так в воздухе завис, а потом к мамке на грудь спланировал. Понял?

— Таджики, может, и не умеют, — ответил невозмутимый Бутко. — Но белорус у нас один на стройке в прошлом году из крана выпал, так тоже летел дай боже.

— И чё? — встрял доверчивый Кирьянов. — Выжил?

— А то. Еще минут пятнадцать после полета жил. Потом помер, конечно.

— Ну а Кузя-то не помер! — потеряв терпение, крикнул Дегтярев.

— Так он же не с крана летел, — пожал плечами Бутко. — А летел бы с крана, еще неизвестно, выжил бы или нет.

— Тьфу, чтоб тебя! — сплюнул с досады Дегтярев.

— Да пиздеж это все, — поморщился бригадир Матвей Супин. — Антихрист, он волосатым должен быть. И потом у него ж три шестерки должно быть.

— А шестерки-то откуда? — удивился Кирьянов. — Он чё, с картами ходит?

— Вот ты дебил, — вскипел Супин. — Ну при чем тут карты? Циферки у него должны быть на теле — три шестерки. Вроде как печать такая. От папы его, дьявола. Мол, так, мол, и так: вот тебе штамп — лети на землю мою волю исполнять, так сказать, помогай отцу по хозяйству.

— Так папа-то у Кузи Мишка Тимохин с леспромхоза.

— А это как посмотреть, — сказал Супин и вдруг стал что-то считать на своих обветренных и темных от въевшейся грязи пальцах.

Заметив напряженную работу ума у бригадира, рабочие притихли.

— Ты чего, Матвей? — спросил после паузы Дегтярев.

— Да это, — нахмурился Супин. — Я тут высчитал. Если девять месяцев назад зачать его должны были, то тут чего-то не сходится.

— Что не сходится? — спросил молчавший до этого монтажник Васька Полушкин, который обожал всякие детективные истории.

— Да ничего не сходится, — задумчиво сказал Супин. — Девять месяцев назад — это аккурат начало февраля выходит. А в феврале-то Мишка в Рязань мотался. Я ж точно помню.

— Вот, — обрадовался Дегтярев. — Я ж говорю, Антихрист! Пока Мишка в Рязань ездил, Танька его шуры-муры с рогатым крутила.

— Нет, ты погоди… — насторожился Кирьянов, который вспомнил, что и сам в феврале уезжал на лесоповал. Ему стало не по себе от мысли, что, пока он был в отъезде, какой-то дьявол местных баб обрабатывал, в том числе, возможно, и его Светку.

— Да не, — махнул рукой Бутко, который, похоже, твердо стоял на позициях материализма. — Брехня это все.

— Вот ты, Степан, чисто как Фома неверующий! — обозлился Дегтярев. — И белорусы у тебя летают, и таджики крыс едят. Фома тоже не верил. А потом поздно было.

— Чего это «поздно»? — бросил Бутко.

— А то, — огрызнулся Дегтярев, который историю с Фомой помнил смутно, но признаваться в этом не хотел. — Христос говорит Фоме: «Я — Христос», а этот придурок уперся рогом в землю и башкой своей дурной мотает. Нет, говорит, не верю. Ну, Христосу обидно стало, он взлетел на пару метров, покружил немного и обратно сел. А теперь, спрашивает, веришь? А Фома ему, чисто как ты со своими таджиками: нет, не верю, потому что мало ли кто может над землей летать. Тем более, говорит, ты так покружи с часок, тогда, может, и поверю. Христос разозлился и в бубен ему закатал со всей дури. Ты, говорит, дебил полный. Поэтому будешь на том свете в аду гореть. Я лично тебе туда путевку нарисую. А пока живи, сука, но только знай, что всю жизнь у тебя будут всякие неприятности и беды. И еще стоять у тебя не будет. А потом руку вытянул и — шарах! Фому прямо промеж ног молнией шибанул.

— И чё? — недоверчиво спросил Бутко.

— Ничё, — ответил Дегтярев. — Не стоял у Фомы больше.

— Сила, — прошептал восхищенно Кирьянов.

— Так, может, у него и раньше не стоял, — пожал плечами Бутко. — Его ж никто не проверял до того.

Дегтярев хотел что-то ответить, даже рот открыл, но вместо этого плюнул и отвернулся.

— Ладно, хорош лаяться, — сказал Супин. — Если Кузя и вправду Антихрист, у него шестерки должны быть, ну или знак какой-нибудь. А без знака он вроде накладной без печати — пустое место.

— Так что теперь, надо его осмотреть? — спросил Кирьянов.

— Было бы неплохо, — ответил Супин. — Но без рукоприкладства. Тимохины — люди справные, чего их обижать зазря?

Тем временем Кузя медленно, но верно подрастал. В таком возрасте даже месяц — большая разница. Рос он ребенком веселым и послушным. Грудь сосал аккуратно, не кусался. Если хотел есть, не хныкал, не ревел, а только тихо мычал. По ночам не буянил, как многие дети. А если и просыпался посреди ночи, то лежал тихо, прислушиваясь к тиканью будильника и скрипу половиц. Родители в нем души не чаяли. Танька возилась с ним с утра до ночи, Михаил баловал игрушками, сосками и бесконечными шапочками, ботиночками, маечками. Однако дурацкий слух об Антихристе дошел и до семьи Тимохиных. Сначала они отшучивались, потом отмахивались, потом стали раздражаться и, наконец, заслыша вопрос, начинавшийся с «а правда, что ваш Кузя», просто прекращали разговор.

Но народ в Опакляпсино был упрямый.