Рудольф на передке телеги, который я упорно называл козлами, закричал, засвистел, щелкнул кнутом. Волы нехотя сдвинулись с места. Ланзерот снова впереди, священник и принцесса в повозке, Асмер оттянулся в арьергард, а я, как обычно, болтался как дерьмо в проруби, не зная, где мое место. Бернард заезжал то справа, то слева, осматривал впереди мелкие овражки, где могла затаиться засада. Неожиданно он хлопнул себя по лбу, повернул коня ко мне.

Я насторожился, ничего хорошего пока не ожидая, тем более что Бернард буквально прошивал меня насквозь взглядом.

– Ты говорил еще о дереве... Я не понял, переспросил:

– Каком?

– Тебе ж снилось!

– А, – вспомнил я, – но его нет поблизости... Так что не все совпадает.

Он кивнул. Глаза его буравили меня, а каменное лицо чуть дрогнуло, изменилось, словно пробежала струя прозрачной воды. Бернард то ли хотел что-то выразить, то ли старался удержаться от выражения.

– Не знаю, – рыкнул он недовольно, – говорить тебе или нет...

– Что?

– Словом, я съездил туда еще разок. И осмотрелся внимательнее.

Сердце мое заколотилось чаще.

– И что?

– Да так... Там земля серая от золы. Ветер унес пепел, но крупные угли дождь вбил в землю. Да и трава хоть там высокая, но толстые корни дуба кое-где выпирают. Я бы сказал, что недели две тому здесь была хорошая гроза!.. Молния сожгла крепкое сухое дерево, а на хорошей золе трава успела вымахать сочная и спелая...

В эту ночь, когда я впервые ехал уже как член команды, нет, такого слова еще не знают, член отряда, я страстно жаждал увидеть пророческий сон. Может быть, когда я летал над ночной Москвой, те сны тоже были пророческими, только я, жалкий ламер и лузер, этого не знал. Но даже здесь не дошло бы до дурака, если бы случайно не наткнулся на это место призрачной схватки...

Тепло проникло внутрь моего тела, я чувствовал, как мышцы расслабляются, разбухают от прилива крови, что вымоет за ночь молочную кислоту или проще – усталость, наполнит ткани живительным кислородом. Перед глазами начали проступать призрачные картины, хотя я все еще чувствовал тяжелое, как бревно, тело, бок колол сучок, однако это размывалось, а видения становились четче.

Это сон, напомнил я себе настойчиво. Во сне можно летать. И я полечу, полечу...

Сперва снилось, что под звон боевых труб я красиво и ловко вскочил на сильного, горячего коня, навстречу рванулась земля, понеслись, разбегаясь в стороны, стены, набежали и сами собой распахнулись городские врата, а я несся, как огненный демон, меч в руке удлинился, с него ветром срывало искры, и где падали они на землю, там вспыхивали пожары. Я слышал испуганные крики. Сотни людей... а потом уже тысячи со страхом называли мое имя...

А я все мчался, с легкостью опрокидывая бросающихся на меня противников, рассеивал целые армии, рушил крепости, и вот уже меня называют королем...

Очнулся весь в поту, сердце колотилось часто-часто. Я уже видел согнутую фигуру сидящего Бернарда, и когда он только спит? – багровое пламя костра, но сон уходил неохотно, в ушах все еще звучали крики умирающих, а в душе теплилось сладостное чувство победителя...

Поджал колени, укрылся с головой, сердце замедлило бег, я снова бежал, летел, справа и слева темнели скалы. Я с трудом заставил свое бурлящее сознание умерить пыл, завис в темноте, старательно вычислил во тьме внизу искорку огонька – наш костер, – снизился, удостоверился, лишь потом понесся над темной землей. По-моему, меня несет сейчас не на юг, куда мы едем, но я никогда не был ни бойскаутом, ни зарничником, по прямой туда и обратно – для меня уже подвиг, да и то могу потеряться...

Звезды блистали так близко, что едва не рвали плащ. Кстати, откуда у меня плащ, сроду плаща не было... Далеко впереди внизу почудился слабый свет, я снизился, меня по-прежнему нес бурный поток, точка света начала расплываться, превратилась в слабое свечение.

Я снизился, сердце сжало предчувствие беды. Странное свечение выхватывало из ночной тьмы крохотные строения, а когда я снизился еще, рассмотрел внизу целый город. Целый город, где ни в одном окне не горит свет.

Во сне, как я уже говорил, человек не в состоянии чувствовать удивления, что – то в мозгах отрублено на фиг, но страх я ощутил вдвойне, не страх даже, а ужас, что пронзает каждую клеточку тела. Земля приблизилась, я согнул ноги, твердая почва ударила в подошвы. Я едва не упал, как парашютист, сделал несколько быстрых шагов по движению полета, а дальше пошел тихонько, осторожно.

Меня трясло, я с ужасом смотрел на стены города, где не видно стражей, на открытые ворота, даже не выбитые, а распахнутые настежь, но еще на дороге под подошвами захрустели кости и черепа, а когда миновал ворота, стало дурно от множества скелетов, среди которых много детских.

Я шел неслышно, но почему-то меня сопровождал звонкий цокот, словно за спиной шел по булыжной мостовой подкованный конь. Я ежился, поглядывал по сторонам, пугливо втягивал голову в плечи. Дома по обе стороны стояли мертвые, с выбитыми окнами, с сорванными ставнями. С высоты своего роста я заглядывал в квартиры – везде черная пустота, изломанная мебель, кое-где скелеты, дважды видел россыпь костей в креслах.

Между домами земля, разрыхленная дождями, дала приют жесткой траве. Та расшатывает и выворачивает могучими корнями булыжники, взламывает стены сараев, амбаров, складов, конюшен. В кузницах не горят горны, из опустевших булочных не доносится запах свежеиспеченного хлеба.

В середине города – мрачный замок. Я подивился огромным глыбам, что за великаны складывали такое чудище! Подъемный мост опущен, ворота распахнуты, а узкие окна-бойницы оплетены сверкающими на солнце серебряными нитями паутины.

Я уже собирался войти в замок, хотя сердце еще сильнее сжало предчувствием беды, как вдруг справа блеснул свет. Да, в сотне шагов небольшая приземистая церковь. Под массивной дверью полоска света, но не оранжевого или багрового, как от свечей или масляных светильников, а странно белого, трепещущего, как далекий свет электросварки.

Я сделал по направлению к церкви пару шагов, цокот копыт за спиной стал громче. Невольно оглянулся: на миг словно бы проступило видение бледного коня. Я услышал грозный храп... и вдруг двери церкви распахнулись. Оттуда, как прожектор, ударил сверкающий белый свет, настолько яркий, что даже черные косяки ворот засверкали и заискрились.

Я невольно выставил впереди себя обе ладони, с усилием сделал шаг. Свет слепил и через пальцы, я упорно продвигался ему навстречу, пытался что-то рассмотреть, вокруг страшная слепящая тишина, даже грохот подкованных копыт истончился до звука бубенца и пропал.

Свет не померк, просто стал дружелюбным, едва я поставил ногу на порог. Внутри вся церковь не больше, чем зал средних размеров, несколько простых лавок, даже без спинок. На стенах в старинных медных подсвечниках горят свечи, но не видно, чтобы оплывал воск, а у противоположной стены с книгой сидит очень старый священник с выбритой тонзурой. Простая ряса из грубой материи подпоясана веревкой, я решил, что это не священник, непохоже, а кто-то из монахов.