– Добро пожаловать, сын мой, – произнес он, не отрываясь от книги. – Что привело тебя?

Я сделал еще пару шагов, остановился.

– Что-то привело, отче.

Он отложил книгу, поднял голову. Глаза воспаленные, с потрескавшимися капиллярами, а под глазами многоярусные мешки, похожие на старые рыболовные сети, вывешенные для просушки.

– Кто ты? – спросил он тревожно.

– Заблудшая душа, – ответил я горько. – Но только я еще не знаю, хочу ли выйти из своего сумрака.

В выцветших глазах священника впервые появился ужас. Почему-то мне почудилось, что он не так бы испугался, появись перед ним сам в огне и грохоте дьявол.

– Кто ты? – повторил он осипшим голосом. – Почему твоя душа мертва, как придорожный камень? В ней ни огня, ни тьмы... Почему я не вижу ангела – хранителя за твоими плечами...

– Отче, – сказал я и впервые ощутил, что без усилий могу произнести это слово. Священник стар, годится не только в отцы, а в деды-прадеды, это совсем не те православные толстомордые сверстники с выпирающими животиками и перстнями на всех пальцах, что пробовали совать мне волосатые руки для поцелуев. – Отче, что я могу сказать? Вот я есть... или даже есмь...

– В тебе нет бога, – прошептал священник. Он всматривался в меня с ужасом, худые плечи зябко вздрогнули. – В твоем сердце пустота, страшная пустота... Ты – страшен.

Я взмолился:

– Я знаю!.. Если бы я не знал! У меня стогерцовый ящик с дэвэдэ-приводом, антенна берет двести каналов, выделенка на сто пятьдесят килобайт в секунду, двести гигабайт музыки... но церковной там нет... почему-то.

Священник с трудом опустился на колени, долго молился. Когда поднял голову, взгляд его шел снизу вверх, в глазах оставался тот же страх, к которому добавилась глубокая печаль.

– Да, в тебе нет бога. Но ты отрицаешь и Зло. Как ты живешь, несчастный?

– Просто живу.

Я с горечью видел, что в самом деле удивил и потряс этого человека, видавшего много на своем веку, а еще больше узнающего на исповеди.

– Но как? – спросил он почти шепотом. В глазах стоял ужас. – Как можно жить без бога в душе... или без дьявола?

Я развел руками. Не объяснять же, что в моем мире целая страна, а то и все человечество живет в такой же страшной пустоте. Оттягиваемся, балдеем, прикалываемся, расслабляемся изо всех сил, только бы не знать, не задумываться, не заглядывать в будущее дальше, чем день получки.

– Я не знаю, – ответил я упавшим голосом. – Вообще не знаю, живем ли... Скажи, отче, как здесь так все получилось?

Он помолчал, сказал надломленным голосом:

– Мы расплачиваемся за свою беспечность. Пока шли с верой в бога – побеждали, и побеждали легко. Даже, может быть, слишком легко. И возгордились, вознеслись... О боге начали забывать. И вот силы Тьмы, оправившись, обрушились с невиданной мощью. Ты зришь, что осталось от города. Людей либо убили, либо... Словом, живые завидуют мертвым.

– А как уцелел ты?

Он ответил с некоторым удивлением:

– Это же церковь!

– Ах да, – пробормотал я. – Ну конечно же... Люди бросились грабить дома, а нечисть в церковь не войдет... Церкви – места, где всяк и все находит спасение. Отец, я много слышал о Великой Битве, мне показывали по дороге ее следы, но есть ли что о ней в церковной библиотеке?

Он посмотрел на меня с осуждением:

– Церковной?

– Ну да. Не в церковной литературе, а в церковной библиотеке. Я слышал, монахи, как хомяки, стаскивали в монастыри и церкви все найденные рукописи, книги...

Священник сказал строго:

– Сын мой, ты говоришь о языческих библиотеках!

– Ну и что? – спросил я. – Знания, они и есть знания. Они не могут быть плохими и хорошими. Плохими или хорошими бывают только люди, применяющие эти знания.

Я говорил уверенно, с апломбом, так как много раз слышал подобные слова, которые применялись и к ядерному распаду, и открытию динамита, и автомобилю. Священник с сомнением покачал головой, вздохнул:

– Это не совсем так. Я мог бы объяснить, что даже знания могут быть очень... нехорошими, нежелательными, но это долгий и сложный разговор, а человек с мертвой душой, как мне кажется, примет только легкий и быстрый результат. Верно?

– Верно. Так что в рукописях? Их должно было быть немало. Письменность знали задолго до рождения Иисуса Христа!

– Увы, – вздохнул священник. – Я, конечно, признаю необходимость сожжения всех библиотек, ведь это не менее опасное и грозное оружие, чем мечи, чем целые армии! Но с другой стороны, мы не сохранили даже карты стран, в которые несли слово божье. Все составляем заново. Однако стань на место первых героев. Ведь им противостояли могучие маги, колдуны, чародеи! В тех библиотеках была их сила, их власть, их умение. Когда король Георг вторгся с горсткой паладинов, он дрался, как потом в старости сообщил прибывшим монахам, с целым войском дьяволов и дьяволят. И сила врага уменьшалась по мере того, как он жег эти библиотеки, разрушал языческие капища и строил на их месте храмы!

Я кивнул. Что такое информационные войны, знаю. Мы обвиняем первых христиан по дури и легкомыслию, к тому же с позиции двадцатого века, мол, гады, сожгли Александрийскую библиотеку! На самом же деле языческий мир был силен и грозен, а христиан – горстка, нужно было победить и повергнуть прежде всего чужую идеологию, веру, культуру, низвергнуть чужих богов. Это сейчас сами христиане, спохватившись, начинают спасать остатки культуры всяких там инков, ацтеков, майя и прочих каннибалов.

– Но что-то же осталось?

– Очень немного, – ответил он. – В городах все библиотеки были сожжены, что понятно. И капища нечестивых колдунов разрушены. Все чародеи, тоже понятно, перебиты... Либо сожжены. Уцелели жалкие крохи, что прятались либо высоко в горах, где не представляли опасности, либо в таких глубоких пещерах, куда ни одна христианская душа не спустится добровольно из страха, что окажется в самом аду... Там же есть и старые фолианты. Но, скажу тебе, если жаждешь знаний, то будешь глубоко разочарован!

– Почему?

– Не все, что они считали важными знаниями, важно и для нас.

Я подумал, кивнул.

– Да, понимаю. Простите, святой отец, что потревожил.

– Иди с миром, – ответил он. – Не могу дать тебе благословение, ибо ты без бога в душе. Но дивно то, что и Тьмы кромешной в тебе нет. Возможно... только возможно...

– Что? – спросил я нетерпеливо.

– Ты отвергаешь Зло, – сказал он нерешительно, – а это...

Он умолк. Я переспросил торопливо:

– Что?

– Это может быть первым робким шагом, – ответил он едва слышно, голос потрескивал, как тоненькие сухие веточки в огне, – к богу. Даже не шагом, а мыслию, движением, желанием...