Да и не испытывали они особых неудобств. Морозы стояли умеренные, градусов пять-шесть, да и ночью температура опускалась не сильно. Если б под рукой не имелось зажигалки, скорее всего, им пришлось бы помучиться с разведением костра, но пока проблем не возникало. К тому же дядька попросил Улана захватить еще и баллончик для заправки, так что газа должно было хватить весьма надолго.

Впрочем, Улан предложил на всякий случай заняться тренировками по освоению альтернативных способов добывания огня, ибо с учетом того, что все имеет обыкновение ломаться, причем в самый неподходящий момент, лучше быть к тому готовым. Поэтому первые полчаса у них уходили на тяжкую работу с кремнем, трутом и кресалом. Заканчивался сей труд далеко не всегда успешно — запалить трут, а от него щепочки, удалось всего пару раз, но не страшно. Главное, в конечном итоге костёр, точнее два, весело полыхали, и спалось между ними на мягком лапнике вполне комфортно.

Словом, получилось у них нечто вроде маленького туристического похода, о чем Улан как-то заметил Петру, на что тот, кисло поморщившись, уточнил:

— Скорее учебно-тренировочный, — и выразительно провел рукой по холке коня.

Дело в том, что езда по лесу на санях требовала виртуозных поворотов, и обозлившийся на бесконечное кружение Улан к концу второго дня потребовал от друга пересесть верхом на лошадь, оставив сани в лесу. Петр с другом не спорил, хотя с ужасом представлял себе, как он станет вечером слезать с коня.

Однако вскоре выяснилось, что болевые ощущения не столь ужасны, как ему представлялось. Давали о себе знать мышцы на внутренней поверхности бедер, да и то терпимо. Правда, ворчать Сангре продолжал, но больше по инерции.

Да и коней своих, по настоянию Улана сразу поделенных между ними, Петр хоть и бранил нещадно, но это была лишь видимость. Особенно доверительные отношения сложились у него с чалым, оказавшимся на редкость умным и сообразительным.

— Ах ты, мой Цыпленок, — гладил он морду своего небольшого буланого конька желтовато-песочной масти. — Ну и чего ты загрустил? Да я понимаю, тяжело день-деньской по лесу такого здоровенного дурака таскать, как я. Ладно, потерпи. На-ка, похрумкай, отведи душу, — и он, покосившись на Улана, чтоб тот не видел, украдкой скармливал коню яблоко или морковку.

Но в это время возмущенно и ревниво фыркал вороной Одессит, названный так Петром из-за его хитрых повадок и более строптивого нрава. Приходилось переходить к нему и из кармана вновь извлекалось очередное вкусное лакомство.

И когда они набрели на починок, Петр первым делом завел с хозяином разговор не о чем-нибудь, а об… овсе. Причем не отставал от него, пока тот не согласился им поделиться. Не бесплатно, разумеется, пришлось заплатить солью.

Сангре первым и обеспокоился к середине второй недели, что у лошадей заканчивается корм и надо бы где-то им разжиться, иначе его Цыпленок протянет ноги, а Одессит вообще накинется на своего хозяина, решив, что тот неплохая замена овсу. Дабы поскорее добраться до жилых мест Петр даже порывался пустить коней в галоп. Мол, он вполне освоился в седле. Улан пояснял, что рановато, но видя решительный настрой друга, махнул рукой, не став препятствовать — пускай сам поймёт, благо снега хватало и падение особо болезненным быть не должно. Дал лишь единственный совет: начинать свой эксперимент, сидя на более послушном Цыпленке.

В третий раз свалившись и обозвав его упрямым брыкливым троглодитом (ну не себя же винить в падениях), Сангре упрямо пересел на Одессита, но на нем и вовсе продержался меньше минуты. Подъехавший Улан как бы между прочим заметил, что на конюшне, где он подрабатывал, будучи еще школьником, существовал неписанный закон: упавший всадник проставляется… тортиком. Особенно, когда падение первое.

— Конечно, никто никого не заставляет, но традиция есть традиция, — невозмутимо подытожил он. — Посему, дабы не нарушать их, предлагаю твои эксперименты на время прекратить, пока… не проставишься как положено за прошлые падения.

— Тиран, — обозвал его Петр, но больше в галоп своих коней не пускал.

Судьба по-прежнему продолжала до поры до времени оберегать их от случайных встреч. И они понятия не имели, где находятся — то ли в Смоленском княжестве, то ли в Брянском, то ли успели добраться до территории Литвы. Оставалось продолжать блуждания по огромным, дремучим лесам, изредка сменяющимся небольшими полями.

Но, наконец, встреча состоялась, причем оказалась она весьма драматичной…

В то утро все было как обычно. Сладко потянувшись, разбуженный Уланом Сангре, не торопясь вылезать из-под теплой медвежьей шкуры, заявил:

— Если б ты знал, старина, в каком шикарном эротическом сне я тебя сегодня видел, — и, с улыбкой глядя на обалдевшего от такой новости друга, продолжил: — Представляешь, подле меня собралось аж четыре пышные дамочки и показывали мне такое кино, куда там детям до шестнадцати. Я бы на такой просмотр даже киномехаников не пустил. Но потом пришел ты и, вопя, шо за мной пришла жена, всех разогнал, а меня разбудил…

— Ну извини, — повинился Улан. — Попортил тебе концовку.

— А может, и к лучшему, что разбудил, поскольку жену ты тоже привел с собой за руку и она была как две капли воды похожа на нашу соседку сверху, тетю Цилю — шестьдесят восемь лет и сорок килограммов костей и плюс еще два — змеиного яда.

Позавтракав, Сангре решил выяснить у судьбы, что их ждет впереди и когда же они наконец выйдут хоть на каких-то людей, а то овса в торбах осталось всего по паре жменей каждому коню. Однако извлеченная Уланом из колоды карта понимания не добавила, загадочно предупредив избегать ошибки в выборе.

— Кто бы мне пояснил: в каком? — проворчал Петр. — Ладно, тащи еще одну.

Хмуро поглядев на вторую карту, не добавившую в гадание ясности, он велел Улану вытянуть третью. Уставившись на червонного туза, вдохнул и сожалеюще констатировал:

— Бред какой-то.

— А поконкретней, — попросил Улан.

— Говорю же бред, — буркнул Сангре, забираясь в седло. — Счастливое замужество или наследство. Как ты сам понимаешь, ни того, ни другого нам не светит. Не иначе как испортились картишки, угодив в иное время.

Однако не прошло и полчаса, как друзья услышали вдали истошный женский крик. Они насторожились, завертев головами. Было ясно, что невидимая глазу женщина нуждается в помощи, поскольку чуть погодя крик перешел в стон, но было непонятно, куда именно ехать на выручку: на морозном воздухе звуки разносятся далеко, а вокруг стоял лес. Пока гадали куда податься, где-то в отдалении раздались мужские голоса и говорили они явно не по-русски. Наконец Улан сообразил:

— Слушай, а ведь это немцы.

— Не понял, — изумился Сангре. — Это что ж получается, мы всю Польшу насквозь прошли?

— Да нет, скорее всего, мы на землях Тевтонского ордена, — поправил его Улан.

— А вопила как недорезанная кто? Эта, как ее, из тех, кого они завоевали? Улан пожал плечами.