— Скорее всего. Или продолжают завоевывать.

— Ну, счас мы им устроим дранг нах остен, — пробормотал Петр и толкнул пятками в бока Цыплёнка. — Давай, родной.

Как выяснилось чуть погодя, направление они выбрали точное — метрах в трехстах показалась небольшая поляна, окруженная со всех сторон сугробами. Были они невысоки и разглядеть кое-что друзья сумели, а детально рассмотрели происходящее на ней, забравшись на дерево и достав из седельных сум бинокль. Сама поляна представляла собой разоренное святилище неведомого литовского бога. Погром произошел недавно: небрежно разбросанные головешки костра, горевшего подле какого-то мрачного деревянного идола, сваленного набок, еще дымились. Тела охранников святилища лежали на снегу неподалеку.

В данный момент на поляне вовсю хозяйничало восемь разбойников, трое из них щеголяли в белых плащах с отчетливо видным черным крестом. Остальные были одеты обычно — то есть в военные доспехи, но без отличительных признаков принадлежности к тевтонскому ордену. Эта пятерка и занималась тремя пленниками: стариком в каком-то бесформенном балахоне черного цвета, обшитом белой тесьмой по краям, мальчишкой-подростком и женщиной. Судя по всему, их в скором времени ожидала пытка. Такой вывод друзья сделали, глядя, как их обстоятельно прикручивают к дубам на краю поляны.

— Как многозначительно цитировала ближе к утру моя знакомая учительша по литературе, намекая на продолжение постельных утех: «И тут боец вспомнил, что у него в кармане винтовка!» — сквозь зубы процедил Петр.

— Ты это к чему?

— К тому, что пришло время для распаковки карабина, без коего нам навряд ли удастся обойтись. А ты чего это посмурнел? — нахмурился Сангре. — Нет, я не спорю, заслышав наши выстрелы запросто еще одна толпа с крестами набежать может, так что мы рискуем схлопотать стрелу в бок, меч в пузо и копье в зад и через это немножечко помереть, но не оставлять же этого безобразия? Или тебе Шива в людей не позволяет стрелять? Ну давай я сам за карабин возьмусь. Идеальное качество не гарантирую, но с трехсот метров в столь крупные мишени…

— Не о том речь, — хмуро перебил Улан. — И Шива ни при чем. Кстати, мы по всей видимости на литовской территории, так что еще одна толпа с крестами не набежит — они все тут. Это набег.

— Почему ты так решил? — удивился Сангре.

— Если кратко, то на своей земле себя так не ведут, а объяснять все нюансы в подробностях слишком долго, — отмахнулся Улан. — Считай, во мне заговорила генетическая память предков. Ты лучше о другом задумайся. Вот так запросто отстреливать людей, сидя в засаде, как-то… — он замялся. — Может, получится договориться?

— Тю на тебя. Ты шо?! Это ж считай средневековые натовцы, как всегда несущие на восток демократию и, судя по дымящейся головешке в руках во-он того козла, весьма горячий, можно сказать, пламенный гуманизм, так что пытаться договориться бессмысленно. Нет, если ты столь лютый гуманист, можно оставить все как есть — пусть их. В конце концов, нам здесь не жить. Но уж больно оно… несправедливо.

Улан засопел, услышав последнее слово, и недовольно поморщился. Однако возразить было нечем — прав друг, как тут не заступиться. А если пытаться поначалу применить иной вариант, будет утерян фактор неожиданности. И тогда при столь явном численном перевесе неизвестно какая сторона одержит верх — вон сколько у них арбалетов. Если хоть один заряжен, то… Получалось, надо стрелять, причем именно ему. В конце концов это именно он, а не Сангре, считался в Академии одним из лучших стрелков и даже пару раз брал призы на соревнованиях.

— Карабин я тебе не уступлю — все-таки сам его пристреливал, — мрачно выдавил он и добавил, специально стремясь себя накрутить: — К тому же потомки этих с крестами двух моих прадедов убили в Отечественную, так что у меня должок за ними.

— Вот и рассчитаешься, — вставил Петр.

— Но лучше бы сократить дистанцию, — продолжал Улан. — В обойме десять патронов, а на полянке восемь человек, значит, больше двух раз промахиваться нельзя. Предлагаю подкрасться поближе со стороны во-он того дубка, что слева от нас.

Привязав коней, они осторожно подобрались к полянке поближе. К этому времени всех трех пленников успели привязать, а двое воинов в темных плащах торопливо собирали разбросанные головни и заново раздували костёр.

— Пытать собираются, — прокомментировал Улан.

— Зачем? — удивился Петр.

— А вдруг пленные где-то серебро с золотом запрятали, — пояснил Улан. — Скорее всего, вон тот мордатый, что стоит близ дамочки, сейчас именно о деньгах ее и расспрашивает. У кочевников, когда они в разбойный набег идут, даже поговорка есть такая: «Настоящий воин не тот, кто победил врага, но кто взял добычу».

— Учитывая темное прошлое твоих предков, тебе виднее, — согласился Сангре.

Улан поерзал, примащиваясь поудобнее, и пробормотал:

— Одного боюсь: если эти вояки уже знакомы с аркебузами, выстрелом из карабина их напугать не получится. И тогда они по принципу «Не доставайтесь ж вы никому» перед тем, как попытаться сбежать, могут прикончить пленных.

— Арбалеты ж вроде разряжены.

— Подумаешь, — фыркнул Улан. — Полоснул мечом на бегу и вся недолга.

— Значит, надо отвлечь, чтобы им стало не до того.

— А как?

— Дай подумать, — Сангре потер переносицу. — Ага, играем вариант как с боярином, но на сей раз помимо божественного грома придется наглядно продемонстрировать само божество, тогда они точно запаникуют. Сейчас я…

Он, осмотревшись по сторонам, извлек из-под снега сухую ветвь. Была она кривая, но длинная, чуть ли не в его рост, и толщиной почти с его запястье. Не найдя ничего лучшего, Сангре вздохнул, слегка взмахнул ею в воздухе и удовлетворенно кивнул.

— Инвентарь не ахти, но на безрыбье… Эх, жаль, краски у нас с собой нет, — посетовал он. — Боевые разводы на лице пригодились бы. Ну, ничего страшного. Заменим их… полустриптизом, в смысле, голым по пояс, благо мороз невелик, — и он принялся лихорадочно раздеваться, торопливо скидывая с себя полушубок, а следом за ним и зипунок вместе с рубахой.

— А это зачем?

— Чем загадочнее и непонятнее, тем для человека страшнее, — ухмыльнулся Петр. — Тогда они обязательно сочтут меня за некоего кудесника, а то и за явление Христа народу, — и, видя недоумение на лице друга, пояснил: — В смысле, явление того самого бога, валяющегося на поляне. Мол, он не вытерпел столь наглого надругательства над своим изображением и лично воплотился для разборок с обидчиками.

Улан хотел возразить — слишком много уязвимых мест имел план Сангре, но, взглянув на друга, понял — бесполезно. Лицо решительное, в глазах боевой азарт, зубы стиснуты от злости… Когда Петр в таком состоянии, пытаться переубедить нечего и думать. К тому же время действительно поджимало.

— Значит так, первым делом веди огонь по тем, в кого я направлю посох. Так эффект от выстрела сильнее, — торопливо проинструктировал друга Сангре. — Но если они на меня разом попрут, на очередность наплюй. И самое главное, не бери пример с японского снайпера Томимо Токосо, — весело подмигнул он другу и, крадучись, чтоб не засекли раньше времени, направился к святилищу.