– Как чудесно, – недоуменно пробормотала миссис Беддоуз. – Он всегда был таким умным мальчиком. Но он был очень озорным и вел себя неправильно… И… лично я не считаю, что должны существовать разные моральные правила для мужчин и женщин, хотя, разумеется, такого мнения придерживались… в самых высоких кругах.

– Да, это действительно проступает иногда в эдвардианских мемуарах, – задумчиво откликнулась Кэтрин. – Но могу понять, что, возможно, была не права. Боюсь, не всегда задумываешься по ходу, правильно ли в тот или иной момент поступаешь.

Повисло короткое молчание, но Кэтрин продолжила:

– Все чуточку напоминает «Травиату», вы не находите? Вы приходите ко мне умолять оставить Тома, но, разумеется, уже слишком поздно.

– «Травиату»? А… понимаю.

Миссис Беддоуз как будто испытала облегчение и, правду сказать, даже рада была беззаботно поболтать про оперу. До войны они в сезон всегда держали ложу в Ковент-гарден. Она помнила «Травиату» как одну из наименее скучных. Но тем не менее надо было исполнить долг, поэтому она спросила Кэтрин, где теперь живет Том.

– Он переехал на квартиру к двум другим антропологам, недалеко отсюда. Это рядом с железной дорогой, воздух, боюсь, не слишком здоровый, но, думаю, там ему будет лучше работаться. Могу дать вам адрес, или, разумеется, вы можете ему позвонить.

– О, думаю, сейчас я искать Тома уже не пойду. На самом деле я вас хотела увидеть.

– Вы надеялись уговорить меня прозреть и исправиться? – с обычной своей откровенностью спросила Кэтрин. Она даже поймала себя на мысли, не собиралась ли миссис Беддоуз предложить ей деньги – как в эдвардианском романе – и сумела ли бы она заставить себя их взять. Она почти поверила, что сумела бы.

– Я хотела рассказать Наоми, моей сестре, как у него дела, – довольно сбивчиво объяснила миссис Беддоуз, – но теперь в этом как будто нет нужды. – Встав, она уложила горжетку на круглых плечах. – Я часто приглашала Тома к нам, но он всегда находил предлог отказаться. Теперь хотелось бы… – Она запнулась и продолжила уже светским тоном: – Я устраиваю танцы для моей дочери Лилейдж, вы, возможно, видели объявление в «Таймс». Как по-вашему, удастся уговорить Тома прийти и, возможно, пригласить с собой друзей, у которых он квартирует, если это приятные молодые люди?

Воображение нарисовало Кэтрин скучливое отвращение и презрительный смех, какими, вероятно, будет встречено подобное приглашение. Она часто спрашивала себя, почему антропологи исследуют только низшие сферы собственного общества. Возможно, всему виной потаенный страх, что они в каком-то смысле окажутся недостойными, – Кэтрин нисколько не сомневалась, что посещение танцев дебютантки в Белгравии оказалось бы для них не менее полезно, чем любая туземная церемония.

– Не знаю, танцуют ли они, – неуверенно ответила она, – но они определенно очень милые. Совершенно безвредные юноши.

Миссис Беддоуз задумалась, услышав столь сомнительную оценку. Возможно, даже хозяйка, подыскивающая молодых людей для танцев, требует чего-то более позитивного, нежели заверение в безвредности.

– Они высокие?

– Дигби очень высокий, я бы сказала, больше шести футов ростом. Марк – среднего роста, возможно, чуть ниже Тома.

– Звучит идеально. – Натянув перчатки, миссис Беддоуз вдруг доверительно сказала: – Невероятно трудно заполучить достаточно подходящих молодых людей, дорогая. Постоянные становятся чересчур blasé[17]и зачастую вообще не являются, а бедная Лилейдж ростом пять футов одиннадцать дюймов. Нынешние девушки просто каланчи, вы не находите?

– И подумать только, что они росли при правительстве лейбористов и политике жестокой экономии, – откликнулась Кэтрин.

– Действительно странно. – Вид у миссис Беддоуз на мгновение сделался обеспокоенный. – Но теперь все в порядке, – туманно добавила она. – Большое спасибо, мисс Олифент, за вашу помощь. Я расскажу Наоми, как вы были добры. Возможно, черкну Тому записку.

– Остановка автобуса в нескольких ярдах дальше по улице, или найти вам такси? – спросила Кэтрин.

– Ну… – Миссис Беддоуз, извиняясь, улыбнулась. – Такси, пожалуйста. Я немного устала и приближается час пик. Нам вечно твердят не пользоваться общественным транспортом между половиной четвертого и половиной седьмого, верно?

Второй раз на дню Кэтрин посадила в такси члена семейства Моллоу. День подходил к концу, и пусть он был утомительным и полным переживаний, он хотя бы был полным, а это, решила она, к лучшему. Боль, смех, удивление, смирение сплетались в своего рода ковер, цвет и текстуру которого пока не удавалось разобрать. Что-то с узелками и комками, подумала она, «кнопками и клепками», как пишут в журналах мод. Чаепитие с теткой Тома оказалось даже приятным: сама не имея родных, она умела радоваться, что у других есть тетки, а теперь, когда в ее отношениях с Томом нет ничего предосудительного, она, возможно, даже навестит его вторую тетушку, ту, которая живет в отеле в Южном Кенсингтоне.

Но с приближением вечера ей вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь позвонил и пригласил ее на обед. Она перебрала различных знакомых мужчин, но философски подумала, что маловероятно, чтобы кто-то из них прознал о ее беде, а она была слишком горда, чтобы позвонить самой. Когда ты одинока, решила она, лучше всего поискать другого одинокого человека, однако на ум ей пришел только Аларик Лидгейт, но почему-то она сочла, что единственная короткая встреча у садовой изгороди недостаточное оправдание для дальнейших авансов с ее стороны. И вообще, сказала она себе, не слишком-то она одинока: просто странно, что тут нет Тома. Но не более странно, чем когда он был в Африке.

Лежа без сна в кровати, она задавалась вопросом, удобно ли он устроился, но нельзя быть надоедливой и звонить слишком рано. Ей хотелось почитать «хорошую книгу», которая отвлекла бы ее от собственных бредней, но ничего такого книги на полки у кровати не сулили, зато почему-то навели на мысли о том, какие странные книги преподносят в подарок по случаю конфирмации. Очевидно, думала она, проходя взглядом по переплетенным в кожу томикам, их выбирают за размер и цвет. Браунинг, «Шропширский парень» Хаусмана, «Рубайи» Омара Хайяма – бесшабашные или отчаянно языческие настроения этих авторов, несомненно, опасны для молоденькой девушки, только-только вступающей в религиозную жизнь? А единственная религиозная книга, какая у нее нашлась (подаренная, как и следовало ожидать, директрисой ее школы), поведала, что все мы в мире странники и должны терпеливо сносить изгнание сердца, а это, сдается, ей и так было известно.

Том неохотно открыл глаза. Ему снилось, что он снова в Африке, но, проснувшись и осознав, где он на самом деле, он перевернулся на бок и лежал, глядя в стену, выбитый из равновесия грязно-кремовыми обоями, на которые ярко светило солнце. Так ярко, что больно глазам, уныло подумал он и снова сомкнул веки. За окном задребезжал поезд.