Вторым на очереди стал разнос, устроенный ей и Виктору командиром корабля капитаном 1-го ранга Погадаевым. Павел Евгеньевич пришел в дикое бешенство, когда осознал, что, во-первых, на практику к нему прислали девку, и, во-вторых, что эта "мокрощелка" - цитата, - сажала на вверенный его командованию авианосец тяжелую экспериментальную машину. А ведь могла бы сопля грабануться, и что тогда? Бабу не жаль - расходный материал, но она ж зассыха бронепалубу могла повредить. И так минут двадцать подряд и все при свидетелях. Ара таких обормотов прежде уже встречала, но все как-то "по касательной". В открытый конфликт никогда не вступала, а тут, как кур в ощип, сразу и по полной программе. И озверела она не из-за того, что каперанг через каждое второе слово сыпал матом, - на Флоте без мата никуда, - и даже не из-за того, что он испугался за свой корабль. В конце концов, курсант Академии - это еще никак не полноценный пилот. Ара рассвирепела из-за того откровенно пренебрежительного отношения к женщинам, которое неприкрыто звучало в гневных филиппиках Погадаева. Поэтому на каком-то этапе разноса, она шагнула навстречу каперангу и бросила руку к виску:

- Курсант Бекетова! Господин капитан 1-го ранга, разрешите обратиться по личному вопросу!

- Что? - обалдело уставился на нее "сбитый с мысли" каперанг.

- По личному вопросу, - объяснила Ара и, сделав в это время три быстрых шага, приблизилась к хаму практически вплотную.

- Не хочу позорить вас при свидетелях, - тихо сказала она Погадаеву, - но не могу не задать вам вопрос. Все вами сказанное в адрес "ссыкух" относится так же и к адмиралу Браге-Рощиной?

- А? - не врубился сходу разгневанный каперанг. - Что?

- А то, что Елизавета Аркадиевна - моя крестная мать. Хотите, чтобы я передала ей ваш монолог дословно или все-таки смягчить некоторые формулировки?

Видит бог, Ара ни разу в жизни не козырнула ни фамилией отца, ни близким знакомством с адмиралом Браге и многими другими адмиралами и генералами, запросто бывавшими в доме Авенира Кокорева. Но сейчас она попросту озверела от солдафонского хамства, продемонстрированного самодуром, командовавшим авианосцем, первым капитаном которого была именно женщина - капитан 1-го ранга Браге.

- Браге? - дошло наконец до мужчины. - Браге она...

- Она женщина и командовала этим авианосцем в бою, - напомнила ему Ара. - Так что, мне нажаловаться тете Лизе или спустим на тормозах?

- Лучше на тормозах, - тихо ответил каперанг после секундной паузы.

- Ну, и ладно, тогда, - закрыла тему Ара и добавила уже громче, для всех присутствовавших:

- Благодарю вас, господин капитан 1-го ранга!

С этими словами она по-уставному повернулась через левое плечо и вернулась к Виктору.

- Значит, так, - скомандовал успевший взять себя в руки Погадаев, - вы, курсант приступаете к тренировочным полетам завтра с утра. Ответственным за вашу практику назначаю лейтенанта Мальцева. А вам, господин лейтенант, мы сегодня же организуем оказию до Плесецка... у нас туда как раз летит связной самолет...

И это было третье огорчение, выпавшее Аре в тот день. Виктор улетал, и объясниться с ним они тогда так и не успели.

5. Каргополь, испытательный полигон Флота "Воронье поле", октябрь 1952

В тот день Виктор испытывал новый ударный истребитель "Бэ-47" - "Байда". Машины этого типа - тип тяжелого двухмоторного штурмовика, - на вооружение еще не поступали. Решался вопрос, какой из трех прототипов "47-й", "32-й" или "50-й", пойдет в серию. "47-й" был неплох и, по итогам предварительных испытаний, набрал девяносто три очка из ста возможных, примерив на себя "майку лидера". Однако пятого октября цель полета была иной, испытывались реактивные бустеры для "Байды", которые, если бы их удалось довести до ума, подошли бы любому из трех прототипов. Быстрый взлет по тревоге мог оказаться для боевого самолета более, чем полезным качеством. Не менее важными могли стать дополнительные пятьдесят километров в час во время погони за быстроходной целью: фрегатом или эсминцем противника. "Байда" потому и была двухмоторной, что, "затачивалась" на охоту на крупного зверя и вооружалась, соответственно: трехствольным "гатлингом" калибра 37-мм, стрелявшим бронебойными и зажигательными снарядами. Но дела с бустерами шли плохо, и в тот пасмурный день на высоте около трех тысяч метров один из двух ускорителей попросту рванул во время включения. "Байде" сходу оторвало половину хвостового оперения и сильно повредило заднюю оконечность фюзеляжа и моторную гондолу на левом крыле. Самолет, впрочем, не упал, однако сажать его пришлось на вынужденную, на брюхо и на неподготовленную площадку. Приземление, как и следовало ожидать, получилось жестким, так что очнулся Виктор после этого только в госпитале в Каргополе, куда его вывезли с места аварии на геликоптере.

Очнулся, открыл глаза и сперва не понял, где находится и что с ним приключилось. Просто не успел сообразить, но потом его догнала боль, и чуть позже, ощутив, все еще не осознавая этого в полной мере, всю прелесть своего положения, Виктор начал вспоминать.

"Вот же, черт!"

Он вспомнил наконец, как сажал штурмовик на какое-то вспаханное под озимые поле, и ему снова стало плохо. Очень уж невеселая получилась история. Да и боль все время напоминала ему о том, что приземляться надо уметь, тем более, если идешь на вынужденную. Впрочем, боль болью, однако ничего существенного он себе, к счастью, не повредил.

- Ничего критического, - успокоил его лечащий врач, когда провел очередной осмотр. - Сотрясение мозга и перелом плечевой кости и трех ребер. Ушибы не в счет...

Синяки и шишки никто считать и не собирался. Плечевая кость, как обещал ему доктор, должна была вскоре срастись, как, впрочем, и ребра, а сотрясение мозга проявлялось лишь в нечастых приступах головокружения и устойчивой боли в висках и затылке. Все это можно было терпеть, хотя, правду сказать, чувствовал себя Виктор хреново. Но мир не без добрых людей, да и чудеса порой еще случаются. На отделении служила сестрой милосердия одна чудная девушка с глазами, как васильки, и волосами цвета льна, заплетенными в длинную и толстую косу. Звали ее Глашей Никитиной, и она в Викторе души не чаяла. Ну, и развлекала его, как могла, скрашивая тем и сем его пребывание в больнице. И вот на третий день его страданий случился у Виктора с этими "тем и сем" большой конфуз. Вставшая на колени рядом с кроватью, Глафира только забралась головой ему под одеяло, чтобы побаловать Виктора "па-де-буре", как дверь в палату открылась, и на пороге возникла Варвара Бекетова собственной персоной.

- Продолжайте, пожалуйста! - совершенно не смутившись, попросила она, увидев, как Виктор лихорадочно пытается остановить не подозревающую о случившемся реприманде Глафиру. - Я подожду в коридоре.

И все, собственно. Если бы специально захотел испортить с ней отношения, и то ничего лучше, наверняка, не придумал бы. А так... Только-только, - после той дурацкой истории в псковской опере, - дела помаленьку стали налаживаться, и надо же, чтобы так влипнуть! Разумеется, Виктор не испытывал никаких угрызений совести ни по отношению к Глаше, ни по отношению к Варе. Он мужчина молодой, ему нужно и можно. Другое дело, что курсанту Бекетовой об этом знать ни к чему. Но подвела дружба.