Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но я знал это, знал. Вот что меня больше всего гложет. Непростительно, непростительно.— Он усадил меня в кресло в гостиной и начал хлопотать и суетиться вокруг меня, словно старая курица.— Боже, у вас действительно больной вид. Бренди, а? Как насчет бренди?
— Ничего лучше нельзя придумать,— честно признался я.
Он в очередной раз проверил колокольчик на прочность, бренди принесли, и пациент ожил. Уизерспун подождал, пока я осушил свой стакан наполовину, потом сказал:
— Вам не кажется, что стоит еще раз взглянуть на вашу лодыжку?
— Благодарю вас, но это ни к чему,— спокойно ответил я.— Мари перевязала ногу сегодня утром. У меня хватило сообразительности жениться на квалифицированной медсестре. Слышал, что у вас тоже неприятность. Удалось разыскать собаку?
— Никаких следов. Очень неприятно, просто очень. Это доберман. Понимаете, я к нему так привязался. Да, привязался по-настоящему. Ума не приложу, что могло случиться.— Он озабоченно потряс головой, плеснул немного хереса себе и Мари, после чего уселся рядом с ней на плетеном диване.— Боюсь, что с ним произошло несчастье.
— Несчастье? — Мари смотрела на него, широко раскрыв глаза.— На этом маленьком мирном острове?
— Скорее всего это змеи. Очень ядовитые гадюки. Их полно на южной стороне острова, они обитают под камнями у подножья горы. Карла — моего пса — могла укусить одна из них. Кстати, хочу предупредить вас — ни под каким видом не приближайтесь к этой части острова. Исключительно опасно, исключительно.
— Гадюки! — Мари передернулась.— А они... они могут подползти к дому?
— О, Боже, нет.— Профессор как бы рассеянно погладил ее по руке. — Не волнуйтесь, моя дорогая. Они не переносят фосфатной пыли. Только старайтесь ограничить свои маршруты этой частью острова.
— Несомненно, я так и поступлю,— согласилась Мари.— Но скажите, профессор, если гадюки его укусили, вы или кто-нибудь еще могли обнаружить тело?
— Нет, если он среди камней у подножья горы. Там очень страшные заросли. Кто знает, вдруг он еще появится.
— Он мог решить искупаться,— предположил я.
— Искупаться? — профессор нахмурился.— Я вас не совсем понимаю, мой мальчик.
— Он любил воду?
— Вообще говоря, да. Боже, наверное, вы правы. В лагуне полно тигровых акул. Некоторые из них настоящие чудовища, до восемнадцати футов в длину, и мне известно, что по ночам они подплывают к берегу. Именно так оно и было. Именно так. Бедный Карл! Эти чудища могли перекусить его пополам. Какая ужасная смерть для собаки, какая смерть! — Уизерспун скорбно потряс головой и откашлялся. — Боже, я буду по нему так скучать. Он был не просто псом, он был другом. Верным и нежным другом.
Мы замолкли на пару минут, отдавая последние почести этому столпу собачьего благодушия, после чего приступили к трапезе.
Когда я проснулся, было еще светло, но солнце уже спряталось за отроги горы. Я чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Хотя рука затекла и побаливала, утренняя острая боль прошла, во всяком случае, пока я лежал неподвижно, неудобства почти не ощущалось.
Мари еще не вернулась. Они с профессором после ленча отправились ловить треваль — в первый раз слышал о такой рыбе — вместе с двумя слугами-фиджийцами, а я вернулся в постель. Профессор и меня звал, но скорее из вежливости. У меня не хватило бы сил, чтобы вытянуть даже сардину. Поэтому они ушли без меня. Профессор Уизерспун выразил сожаление, извинялся и надеялся, что я не возражаю против того, что он уводит мою жену. Я сказал, что, конечно, не против и надеюсь, что они хорошо проведут время. В ответ он как-то странно посмотрел на меня. Я не мог понять, что бы это значило, и у меня возникло ощущение, будто я где-то оступился. Но что бы там ни было, он не стал долго задерживаться. Треваль его слишком интересовала. Не говоря уже о Мари.
Я умылся, побрился и попытался привести себя в более или менее пристойный вид к их приходу. Похоже, что треваль сегодня не клевала, но никто из них особенно не расстроился по этому поводу. Профессор вечером за столом был в прекрасной форме: заботливый мудрый хозяин с уймой интересных историй в загашнике. Он просто из кожи вон лез, стараясь нас развлечь, и не надо было обладать выдающимися способностями к дедукции, чтобы понять: все эти усилия предпринимались не ради меня или Хьюелла, который сидел на противоположном конце стола, молча углубившись в свои мысли. Мари смеялась и болтала почти столько же, сколько профессор. Она, видимо, заразилась его очаровательным красноречием. Но я избежал инфекции. Перед послеобеденным сном я добрый час напряженно думал, и эти размышления привели к логическому заключению, которое меня здорово напугало. Меня напугать нелегко, но я знаю, когда надо бояться. По-моему, самое подходящее время для этого, когда узнаешь, что приговорен к смерти. По этому поводу у меня не осталось никаких сомнений.
После ужина я, подтянувшись, поднялся на ноги, взял костыли, поблагодарил профессора за угощение и сказал, что мы не можем больше злоупотреблять его добротой и гостеприимством. Мы знаем, сказал я, что он человек занятой. Он запротестовал, но не слишком настойчиво, и спросил, не хотим ли мы, чтобы в наш домик принесли какие-нибудь книги. Я ответил, что мы были бы благодарны, но сначала мне хочется пройтись до пляжа, на что он поцокал языком и выразил сомнение, не слишком ли эго большая нагрузка для меня. Но когда я сказал, что он может сам посмотреть в окно и убедиться, насколько щадящей будет эта прогулка, он не без колебаний согласился, что, может быть, это и неплохо. Затем мы распрощались.
На крутом склоне, спускающемся к пляжу, мне пришлось здорово попотеть, но потом все пошло как по маслу. Песок был сухим и плотным, поэтому костыли практически не проваливались в него. Мы спустились по пляжу к лагуне, стараясь держаться в поле зрения окон профессора. Там мы присели. Луна вела себя, как предыдущей ночью: то выйдет, то скроется за набежавшим облаком. Я слышал отдаленный шелест прибоя на рифах лагуны и тихий шепот ночного ветерка в вершинах пальм. Не ощущалось никаких экзотических тропических запахов, мне казалось, что удушливая серая фосфатная пыль убила жизнь повсюду, кроме деревьев и других
