проблемы. Однако, в отличие от Блащински и Науэр, мы рассматриваем эти факторы не как отдельные «пути», а как условия, взаимодействующие друг с другом.

В основу нашей модели легли данные, полученные в ходе исследования современных игроков. Исходя из их анализа, мы предполагаем, что передача проблемного игрового поведения между поколениями и в рамках одного поколения может быть обусловлена такими факторами, как раннее обучение игре и стрессовая обстановка в детстве и во взрослом возрасте. Мы обнаружили, что почти все проблемные игроки, участвовавшие в нашем контент-анализе, – а именно 97 % – столкнулись как минимум с одним из этих трех факторов. 87 % проблемных игроков, у которых мы брали интервью, столкнулись как минимум с двумя факторами.

Количественный анализ ответов показывает, что наша модель объясняет 42,3 % случаев наследования проблемного игрового поведения. Вероятно, оставшееся число приходится на переменные факторы генетического и личностного характера, а также на дополнительные социальные переменные, которые мы установили в рамках анализа интервью. Сюда относится обучение игре за пределами семейного круга во взрослой жизни, а также близость к игре. Кроме того, количественный анализ показывает, что (как и предполагалось) большая часть факторов являются косвенными: это отдельные этапы длительного процесса.

Рис. 2. Теоретическая модель наследования проблемного игрового поведения: новая версия. Источник: авторы

Однако были и факторы, которые не удалось обнаружить в нашей выборке. Так, например, парентификация, родительское пренебрежение и насилие необязательно ведут к возникновению психических расстройств. Стрессовая обстановка во взрослом возрасте необязательно приводит к формированию неэффективных копинг-стратегий (между тем связь между психическими проблемами и неэффективными копинг-стратегиями действительно существует). Наконец, проблемное игровое поведение у детей не объясняется приучением к игре: вероятно, дело в том, что знакомство с игрой может быть как положительным, так и отрицательным (об этом речь пойдет ниже). Исходя из полученных данных, мы предлагаем пересмотренную модель.

Мы признаем, что детские травмы (например, пренебрежение или насилие со стороны родителей) могут сыграть важную роль в формировании проблемного игрового поведения, как об этом пишут Фрейд и сторонники его подхода. Однако на этом останавливаться нельзя: как социологи мы не можем не признавать, что любая человеческая мотивация существует в контексте социальных ограничений и возможностей. Это означает, что теория должна затрагивать и факторы, возникающие во взрослом возрасте. Именно эти факторы обусловливают различия между людьми, в детстве страдавшими от родительского насилия: у одних проявляется тяга к патологическому игровому поведению, у других, например, – склонность переедать, а третьи вырастают и становятся абсолютно нормальными членами общества.

В рамках нашей пересмотренной модели отправной точкой служит детская травма. Но чтобы этот фактор вступил в игру, необходим контекст – стрессовая обстановка во взрослой жизни (в которой проявляется уязвимость, сформировавшаяся в детстве). Кроме того, важны факторы, помогающие бороться со стрессом; мы имеем в виду, с одной стороны, копинг-стратегии, а с другой – сети социальной поддержки. Им противостоят стимулы и возможности для выражения невротических импульсов, например патологического игрового поведения. Переменные в нашей модели мы часто называем «факторами риска».

Как показывают современные исследования, существует много факторов, обусловливающих более высокий риск развития патологической тяги к игре. К ним относятся: эмоциональные проблемы; наличие родственника – патологического игрока; крупный выигрыш в самом начале знакомства с азартными играми. Однако свою роль может сыграть и доступность игровой среды. Дополнительным фактором риска может послужить отсутствие хобби и общения с друзьями и членами семьи.

Как нам известно, Достоевский столкнулся со многими из этих факторов. Однако при этом он категорически отрицал патологическую составляющую своего поведения: по мнению самого Достоевского, он играл, чтобы выбраться из бедности, расплатиться по долгам и поддержать тех, кто от него зависел. Он верил, что способен легко и быстро выиграть крупную сумму денег, в чем и заключалась для него притягательность игры. Его убеждения подкреплял тот факт, что в первый же раз, когда Достоевский сел играть в рулетку, он сорвал крупный выигрыш.

Мы уже указывали выше, что Анна не смогла удержать мужа от игры. Оказавшись в Европе, Достоевский столкнулся с нехваткой социального контроля и социальной поддержки. Именно там, вдали от дома, его игровая зависимость приняла свою худшую форму. Возможно, он даже не понимал, какую важную роль играли его друзья и близкие в борьбе с проблемным игровым поведением. Он и так не получал достаточной поддержки, а со смертью его первой жены и любимого брата ее стало еще меньше.

Игровая зависимость Достоевского стала источником многих других проблем в его жизни, но в то же время, возможно, она помогала ему справиться с жизненными невзгодами. Так, например, депрессия могла быть и причиной, и следствием игровой зависимости. Различные стрессовые факторы, с которыми он сталкивался, – нехватка денег, смерть жены и брата, неудачи с изданием журнала, кабальный издательский контракт – скорее всего, усугубляли эту депрессию. Возможно, он играл, чтобы на время забыть о своих бедах. Однако чем больше он проигрывал, тем глубже залезал в долги. Возник замкнутый круг: депрессия подталкивала его к игорному столу, но последствия игры усиливали стрессовые факторы (такие как бедность), ведущие, в свою очередь, к депрессии.

Кроме того, прослеживается закономерность: после долгих и насыщенных периодов работы Достоевский чувствовал психическое истощение и обращался к игре. Как уже отмечалось выше, Анна быстро поняла, что рулетка помогала ее мужу восстановить эмоциональный баланс и творческую силу [Lantz 2004]. После длительной тяжелой работы Достоевский нуждался в отдыхе, которым становилась игра. Например, он обращался к игре, чтобы избавиться от стресса, вызванного необходимостью работать в жестких условиях с издателями вроде Стелловского.

В конечном итоге, несмотря на склонность к безрассудной игре, Достоевский выполнил обещание, данное Анне, и перестал играть в рулетку. Кеннет Ланц (2012, личная беседа) отмечает, что к тому моменту все долги были уплачены и супруги получили возможность вернуться в Россию без риска оказаться в долговой тюрьме. В своем падении Достоевский достиг низшей точки – после этого он мог наконец вернуться домой и зажить спокойно.

Фрейд был уверен, что Достоевский играл из-за чувства вины. Но, возможно, дело обстояло ровно противоположным образом, и именно чувство вины заставило его бросить рулетку. Как минимум Достоевский начал волноваться за здоровье жены. Анна страдала от его ненадежности и постоянных проигрышей, и Достоевского беспокоило, что она становится им недовольна. В письме к ней он пишет: «…я знаю, что ты умрешь, если б я опять проиграл!» [Достоевский 1972–1990, 29,1: 198].

В этот период жизни Достоевского преследовали кошмарные сны: он боялся, что его игровая зависимость может стоить Анне жизни. Он описывает страшный