сон, где Анна поседела [Достоевский 1972–1990, 29, I: 197]. Достоевский испытывал такое чувство вины за те страдания, которые он причинял жене, что эта мысль преследовала его даже во сне. Учитывая, какую важную роль в его жизни играла вина, можно предположить, что именно из-за этого он наконец поборол свою привычку играть.

Однако нельзя свести всю социологическую картину исключительно к чувству вины. Крайне важно, что Анна была для него источником поддержки и контроля. В начале 70-х годов его семейная и финансовая жизнь обрела стабильность, и Достоевский уже не так сильно нуждался в том, чтобы искать в игре защиты от жизненных невзгод.

Большую роль в этом сыграли близкие отношения с преданной и рассудительной Анной. В ее неизменной любви Достоевский обрел ту поддержку, которой ему так не хватало. Во время непростой жизни в Европе супруги сблизились еще больше. Из-за долгов они не могли вернуться домой и потому искали утешения друг в друге всякий раз, когда чувствовали «тоску по родине» [Достоевский 1972–1990, 29,1: 198]. Эти близкие отношения помогли Достоевскому наконец справиться с игровой зависимостью.

Критик Галя Димент пишет:

Чтобы спастись самой и спасти мужа из той бездны несчастья и нищеты, откуда так и не смогли выбраться многие его персонажи, Анна Достоевская вскоре превратилась в фею-крестную, которая на протяжении всей жизни Достоевского старалась отвести его от катастрофы. <…> Она быстро поняла, что, если хочет сохранить разум в окружающем ее мире, она не может больше позволить себе роскошь разыгрывать роль сказочной Золушки [Diment 1997: 444].

С определенной точки зрения Анна была образцом поддержки. Несмотря на финансовые и эмоциональные сложности, которым то и дело подвергался их брак по вине мужа, она оставалась для Достоевского точкой опоры, центром стабильности, предсказуемости и творческой продуктивности. Наградой за это стал его отказ от игры. Вот как пишет об этом Александра Попофф в своем исследовании, посвященном биографиям жен шести русских писателей:

Достижения Достоевского были <…> немыслимы без Анны.

Он называл ее своим ангелом-хранителем, помощницей и скалой, на которую он мог опереться. <…> Анна помогала ему пережить игровую зависимость и эпилептические приступы. Будучи стенографисткой, она также помогала мужу в создании книг и утверждала, что часы, проведенные за диктовкой, были самыми счастливыми в ее жизни. <…> Достоевский всегда признавал вклад Анны; он называл ее своим идолом и единственным другом [Popoff 2012].

Часть вторая

«Эффект Достоевского»

Глава 5

Трудное детство

В этой части книги речь пойдет о том, что нам удалось выявить в ходе исследования с участием патологических игроков, проживающих в Большом Торонто (Канада). В приложении 1 описана теоретическая база, а в приложении 2 – три метода, которые мы использовали для сбора данных. Основой для статистического анализа стали данные, полученные с помощью анкет. Чтобы глубже проникнуть в мысли наших респондентов, мы прибегли к индивидуальным интервью.

Однако каким бы образом ни были собраны данные, в них постоянно прослеживалась выраженная тенденция. В начале этой книги упоминался феномен, который мы назвали «эффектом Достоевского»: модель развития игровой зависимости, описывающая как поведение Достоевского, так и поведение современных игроков.

«Эффект Достоевского» формируется еще в детстве, когда ребенок переживает травмирующее или глубоко беспокоящее событие, которое порождает тревожность и другие психические нарушения, а также тормозит развитие копинговых навыков. Вырастая, такой человек сталкивается с новыми стрессовыми факторами, снова испытывает тревожность и прибегает к копинг-стратегиям, освоенным в детстве. Если стратегии оказываются неэффективными и дезадаптивными, это может привести к росту тревожности и депрессии – а потенциально и стать толчком к возникновению новых проблем, которые придется как-то решать.

В последующих трех разделах мы поочередно рассмотрим каждый из трех факторов, способствующих развитию проблемного игрового поведения: тяжелое детство, стрессовую обстановку во взрослом возрасте и дезадаптивные копинг-стратегии – и увидим, как именно они взаимодействуют друг с другом. В четвертом разделе мы выясним, как игровая зависимость губительно влияет на повседневную жизнь игроков, а также их друзей и близких. Мы убедимся, что поведение современных патологических игроков во многом напоминает поведение Достоевского, описанное в предыдущем разделе. Наконец, в последнем разделе мы заострим внимание на конкретных чертах, объединяющих Достоевского с современными игроманами.

В начале 2000-х годов центры по контролю и профилактике болезней США и страховая компания Kaiser Permanente провели совместное крупномасштабное исследование, в котором приняли участие более 170 тысяч американцев среднего класса. Задачей было установить, как тяжелое детство связано с формированием зависимостей. Руководитель исследования, доктор Винсент Фелитти, пришел к следующему заключению: «Как правило, основной причиной зависимости становятся события, пережитые в детстве» [Felitti 2003].

Существуют две причины, почему тяжелое детство толкает человека к развитию игровой зависимости. Во-первых, возникает долгосрочный психологический ущерб, из-за чего человек в течение всей жизни может страдать от тревожности, депрессии или сочетания этих расстройств. Во-вторых, замедляется развитие положительных и эффективных копинг-стратегий. Мы увидим, что многие люди, ставшие проблемными игроками, в детстве сталкивались с таким глубоко травмирующим опытом, как физическое насилие, пренебрежение, крайняя нищета, развод родителей и смерть близкого человека. По их поведению заметно, что им был нанесен психологический вред; в разговоре с интервьюерами они выражают гнев, сожаление и боль от утраты. Им пришлось столкнуться с ситуациями, к которым они еще не были готовы, и это замедлило их способность постепенно сформировать взрослые копинг-стратегии. У большинства таких людей взрослые копинг-стратегии вообще отсутствуют. В результате в их повседневную жизнь постоянно вторгаются отрицательные эмоции, становящиеся новым источником депрессии и тревоги.

В рамках настоящего исследования мы рассматриваем стресс как субъективный опыт. Модель Ричарда Лазаруса и Сьюзен Фолкман определяет стресс как уникальное взаимодействие между человеком, его окружением и внешним стрессором [Lazarus, Folkman 1984]. Если человек считает, что это взаимодействие угрожает его благополучию, ресурсам и способности справляться с ситуацией, то, значит, он испытывает стресс. Эта модель удобна для нашего исследования, поскольку она допускает индивидуальное толкование стресса и травмы. Получается, что два человека могут воспринимать одинаковую ситуацию по-разному. В контексте настоящей книги это значит, что один человек может превратиться в патологического игрока, в то время как второй избежит игровой зависимости.

В ходе исследования мы выявили большое количество стрессовых событий и ситуаций, которые подтолкнули наших респондентов в сторону игры. В данной книге мы рассмотрим те из них, которые встречаются чаще всего. Речь пойдет как об отдельных стрессовых (тревожащих) событиях, так и о длительных ситуациях, сохранявшихся на протяжении детского возраста у многих участников