посетить собрание клуба Однородности[66], а в пятницу… Не важно что; я приняла решение посвятить этот день недужному пастору.

Он принял меня в кабинете, примыкавшем, очевидно, к спальне: спокойные коричневые тона мебели и отделки, по стенам – гравюры на религиозные сюжеты, книжные полки со старинными ин-кварто[67], современными философскими и научными эссе; на столе – папка изображений «Пляски Смерти»[68], несколько французских и русских романов; на каминной полке – бронзовая копия неаполитанской Венеры Каллипиги[69].

Эти предметы я заметила краем глаза; мое основное внимание было, конечно, сосредоточено на Тайлере. Он полулежал в инвалидном кресле напротив камина, где пылали угли; его поза напомнила мне о часах, проведенных бок о бок в шезлонгах плавучего дома.

В остальном он странно переменился. Тонкие седые волосы спускались на плечи. Щеки, подбородок и верхняя губа заросли жидкой седой бороденкой. Прежде он был поджарым, а теперь сделался тощим; голова, скулы своими резкими очертаниями напоминали череп; тело, которое угадывалось под одеждой, – скелет.

Глубоко утопленные глаза под клочковатыми бровями казались в приглушенном свете почти черными; сидели они вплотную к носу, и из-за столь близкого их расположения взгляд поражал кинжальной остротой. Длинные кисти покоились на подлокотниках кресла и своими выпуклыми костяшками и узкими полированными ногтями с лиловым отливом напоминали птичьи лапы. Губы, однако, сохранили прежний четкий и чувственный рисунок и улыбнулись мне при встрече, хотя глаза в этой улыбке не участвовали. Над левым плечом торчало что-то, не вполне скрытое накидкой.

«Да он умрет не сегодня завтра!» – воскликнула я про себя. Об этом говорил не только его вид, но и не в меньшей степени моя интуиция.

Голос его, впрочем, звучал бодро и весело и даже с оттенком добродушной насмешки.

– Если бы вы, мисс Клемм, были моей питомицей, вызванной сюда для духовного наставления, то, наверное, в качестве символа memento mori[70] лучше всего подошел бы я сам. Однако же не вы мне обязаны, а я вам – за эту милость и прочие. Я вас надолго не задержу. Простите, как ни досадно, я не могу встать и предложить вам стул; так что не сядете ли сами?

Когда я села рядом, Тайлер сделал знак головой, и молодая женщина в форме профессиональной сиделки, стоявшая за его креслом, молча удалилась в спальню и тихонько закрыла за собой дверь.

– Как ты уже догадалась, – продолжил Тайлер, – мне вскоре предстоит скинуть с себя эту бренную оболочку, но я подумал, учитывая твои чувства и разные общественные обязательства, лучше будет устроить нашу встречу до этого события, чем после, а она так или иначе должна была состояться. Ты… э… приятно провела прошлое лето?

– Лучше некуда, – ответила я.

– Ты, как настоящая богиня, умеешь устранять со своего пути препятствия и карать незваных соглядатаев, – проговорил он, и в глубине его глаз мелькнуло нечто сатанинское. – Когда твою предшественницу Диану застиг за купаньем Актеон, она не оставила его в живых: нечего похваляться тем, что созерцал совершенства богини[71]. Но, вероятно, он, как и я, был готов заплатить за эту привилегию подобную цену.

– Я слышала, ты был за границей, – сказала я, не желая понимать его намеки.

– Ну, это для обыденного слуха. Мы с тобой авгуры[72], нам чужды подобного рода увертки. В добрые старые времена Коттона Мэзера[73] мы, быть может, летали бы вдвоем на одной метле. Я всегда подозревал, что наше знакомство будет продолжительным.

Я молчала, инстинктивно отгородив свое сознание.

– За границей! Да, далеко за границей, в пустыне, в сравнении с которой Сахара с Ниневийской равниной[74] – людные места. – С негромким смехом он указал на свою грудь. – Сюда, как наш приятель Уолт Уитмен, я заключил свою душу[75], и вот она вся снаружи – благодаря моей подруге, мисс Марте Клемм.

– Каких слов вы от меня ожидаете, мистер Тайлер?

– Моя дорогая юная леди, сколь же вы многоречивы! Едва только вы вошли, если не прежде, мы стали подобны двум говорливым ручейкам, хотя деликатность моей медицинской обслуги была излишней: даже если бы она осталась в комнате, до ее ушей не долетело бы ни звука. Следы, возможно, поставили тебя в тупик, но после первого свидания при луне, прерванного так неожиданно… наверняка сомнений уже не осталось?

Ощущение было такое, словно меня опутывают невидимыми силками. Злобно прищурившись, я встала.

– Позвать сиделку?

– Ах, прояви же хоть немножко терпения! Утешь несчастного умирающего, выслушав его исповедь. Не дай погибнуть одному-одинешеньку… одному… со зверем!

От этих слов и от этой мысли я снова села. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не дрожать. Тайлер благодарно кивнул, но заговорил не сразу: теперь я поняла, как утомила его эта глумливая речь. Придя в себя, он переменил тон:

– Чтобы задумать и совершить это, нужен был как раз такой человек, как я, – если я человек. Ученость, культура, богословская подготовка, вера, благочестие, эстетическое чутье, безупречная наследственность – все это имелось у меня в избытке. Я посвятил себя Богу. Чтобы низко пасть, нужно сперва высоко подняться – чтобы осквернить нимб, нужно соприкоснуться с ним. Могу сказать, в конце концов я пал низко. Так низко, что ниже некуда. Да, я удалился в пустыню, но не для молитвы. Это было удивительное путешествие! Не за эликсиром бессмертия, не за золотом, не за святостью. О, если бы я совершил его рука об руку с тобой! Будь мы вместе, Марта, в этом поиске, мы могли бы не только найти желаемое, но и возвратиться живыми!

– Ваша исповедь, мистер Тайлер, имеет отношение ко мне? – произнесла я холодно, отчасти из надежды сбить накал его возбуждения.

– А, ну да, прошу прощения! – Улыбка Тайлера была страшна. – Мне не следовало так вольничать, но я рассчитывал, что мое положение меня извиняет. Сказать по правде, как совершенно посторонний человек, каковым я теперь являюсь, могу признаться, что ты единственная женщина, с которой я когда-либо хотел любовной связи. Возможно, я выдал себя в плавучем доме, и добавлю, что не решился сделать так называемое предложение именно из-за силы своих чувств, то есть из-за риска, которому собирался себя подвергнуть. Если бы ты вдруг ответила согласием и вместе со мной пустилась в авантюру, мы оба могли бы не уцелеть; мы разделили бы беду на двоих – усугубили ее, если это только возможно!

– Хватит говорить намеками, – сказала я, не зная, выдержу ли продолжение его речи.

– Спасибо! Это порок, свойственный проповедникам, –