иносказания, уклончивые фразы! Спасибо! Поиск абсолютного зла – это ведь тоже фраза. – Тайлер стиснул зубы и приподнялся на правом локте. – Я отправился на встречу с дьяволом – и я его встретил! Он с лихвой оправдывает все, что о нем говорят. Я заглянул в бездну… в бездну; отбросил все человечное, священное, невинное, чистое; я осквернил святая святых, поклонялся черному козлу с пламенем между рогов – ха-ха-ха! – и зверь наконец пришел! Там, в лачуге на маршах[76], я ощутил превращение – о мука и о торжество! Косматая серая шерсть, кривые ляжки, острые, торчащие суставы задних лап… когти на передних, слюнявый оскал, толстые уши, и эти глаза – эти глаза! Вы узнали их, моя дорогая мисс Клемм, – да, узнали! И этот запах… брр!

– Хватит! – прошептала я. Но он уже зашел слишком далеко.

– Я поскакал наружу, под лунные лучи, и завыл – как же я выл! Ты слышала меня; не голос популярного проповедника, но ты его узнала! Только вообрази: боковой придел храма – и преподобный Натаниэль Тайлер, скачущий по нему галопом и воющий на свою паству: «Ха-ха, ууу!»

Нужно было остановить эту истерику, и я, склонившись, решительно накрыла его ладонь своей. Он пыхтел и хрипел и наконец выразил свою благодарность взглядом уже не звериным, а человеческим. Мне не хотелось думать о том, что может произойти дальше! И в самом деле, следующие его слова, произнесенные тихо, с закрытыми глазами, подтвердили мои опасения: «И ничего не было сказано о том, когда… где…»

Искра жизни в Тайлере едва теплилась, но он слабо воспротивился моей попытке убрать руку.

– Знаешь, – сказал он, и веки его затрепетали, – если человек питался ядом, противоядие для него смертельно. Раньше твое прикосновение спасло бы меня, но нынче оно несет мне сладкую смерть! Оно завершит дело, начатое твоей пулей. Я рад, что умираю… человеком! – Голос Тайлера звучал тихо, но отчетливо. Собрав остатки сил, он приподнялся. – Ребенок… выжил?

– Она не пострадала.

Напряжение его отпустило, по лицу пробежала странная конвульсия. Но я знала, что это конец, и громко позвала сиделку. Пальцы, сжимавшие мою руку, не размыкались.

Сиделка склонилась над Тайлером, приподняла накидку на его левом плече и распустила повязку из бинтов. Показалась рана, небольшая, но с воспаленными краями; моя пуля прошла над самым сердцем.

– Непонятная история, – сказала женщина. – Он несколько недель путешествовал и вернулся назад раненым; звать врача не хотел и вообще вел себя странно. Когда он ослабел, пригласили хирурга. Рана вовсе не была смертельной, но из-за отсутствия ухода болезнь усугубилась, да и жизненных сил, похоже, у него оставалось не много.

После смерти губы Тайлера постепенно раздвинулись в подобии гримасы, обнажив верхние и нижние зубы, на редкость ровные и белые. Попытки убрать спазм лицевых мускулов ни к чему не привели. Худое и узкое лицо Тайлера сделалось похожим на волчью морду.

Прошло много лет, но я до сих пор чувствую иногда, как его пальцы сжимают мою руку.

Эдит Несбит

Тень

Эта история о привидениях не имеет определенного сюжета, и события, в ней описанные, не объяснены и кажутся беспричинными. Однако это не значит, что она не заслуживает пересказа. Вы наверняка успели заметить, что все подобного рода истории, взятые из жизни, которые вам доводилось читать или слышать, именно таковы: не имеют ни логики, ни объяснения. Итак, вот эта история.

Нас было три и еще одна – та, однако, лежала на кровати в соседней комнате – гардеробной, куда ее отнесли, когда она при втором убыстрении рождественского танца лишилась чувств. Это была одна из веселых танцевальных вечеринок, устроенных на старомодный манер: почти все гости остаются на ночь, и просторный загородный дом оказывается забит полностью; диваны, кушетки, скамьи – все идет в дело, вплоть до матрасов на полу. Подозреваю, что даже большой обеденный стол послужил ложем кому-то из молодых людей. Мы, как принято у девиц, обсудили своих партнеров, а потом нас настроила на нужный лад деревенская тишина, нарушаемая разве что шорохом ветра в кронах кедров и настойчивым скрежетом ветвей об оконные стекла, придала храбрости уютная обстановка – веселая ситцевая обивка мебели, пламя свечей и огонь в камине, – и мы затеяли разговор о привидениях, в которых, по единодушному утверждению всех собеседниц, ни капельки не верили. Были рассказаны истории о карете-призраке[77], жутко странной кровати[78], даме в старинном платье[79] и доме на Беркли-сквер[80].

Никто из нас не верил в привидений, однако, когда в дверь легонько, но отчетливо постучали, у меня, во всяком случае, екнуло сердце и душа провалилась в самые пятки.

– Кто там? – спросила младшая из нас, обернувшись к двери и вытянув тонкую шею. Дверь начала медленно отворяться, и, клянусь, последующие несколько мгновений стали в моей жизни едва ли не самыми тревожными. Но вот дверь распахнулась настежь, и в комнату заглянула мисс Иствич, служившая у моей тети домоправительницей, компаньонкой и помощницей во всех делах.

Мы хором пригласили: «Входите», но она не двинулась с места. В обычных обстоятельствах она была самой молчаливой женщиной из всех, кого я знаю. Она стояла, смотрела на нас и едва заметно дрожала. Мы тоже дрожали: в те дни в коридорах не было труб отопления, и от двери тянуло холодом.

– Я заметила у вас свет, – произнесла наконец мисс Иствич, – и подумала, что вы слишком засиделись… после всех этих забав. Мне подумалось, может быть… – Она посмотрела на дверь гардеробной.

– Нет, – сказала я, – она спит как убитая. – Я добавила бы: «Спокойной ночи», но младшая из нас меня опередила. В отличие от остальных, она не была знакома с мисс Иствич и не имела представления о том, как та своим вечным молчанием возвела вокруг себя такое неприступное ограждение, что никому не приходило в голову беспокоить ее банальностями или всякими житейскими пустяками. Молчание домоправительницы научило нас видеть в ней подобие автомата – и обращаться соответствующе. Однако младшая из нас в тот день встретилась с мисс Иствич впервые. Она была молода, плохо воспитана, неуравновешенна, взбалмошна, как малое дитя. К тому же она являлась наследницей богатого торговца сальными свечами, что, впрочем, не имеет отношения к истории, которую я сейчас рассказываю. Одетая в неуместно нарядный шелковый пеньюар с кружевной отделкой, из выреза которого показались ее худые ключицы, она кинулась к двери и обвила рукой шею мисс Иствич, затянутую в строгий шелковый