в 1928/29 учебном году вести антирелигиозную работу встретила отпор населения. После нескольких бесед учителя со школьниками к нему пришла вся масса станичников с ультиматумом: «Зачем вы обижаете нашего Бога; что хотите, с нас берите – обложение, налог, только не трогайте нашего Бога – заберем детей»[581]. В одной из московских школ группа родителей пыталась сорвать антирелигиозный вечер, заявляя педагогам: «Не суйтесь не в свое дело. Не отрывайте от нас детей»[582]. В пасхальную ночь 1929 г. в Малом Пуховичине Минского округа антирелигиозный карнавал забросали камнями. Участникам карнавала пришлось скрыться в здании школы[583].

Нередко противоречия между детьми и родителями приводили к серьезным конфликтам. «Родители нас по своей темноте принуждают ходить в церковь, нам же это не нравится», – писали Н.К. Крупской в начале 1929 г. сельские пионеры Спасского уезда Рязанской губернии[584]. В школе I ступени имени А.В. Луначарского ученик заявил матери, что отказывается от ношения креста. «Мать энергично прижала сына, накричала на учителей» и сказала сыну: «Откажешься от креста – ночуй со свиньями, а в дом не пущу»[585]. Иногда конфликты в семье заканчивались трагически. Например, пионерка, ученица 5-й группы, в пасхальные дни 1929 г. из-за конфликта с родителями попыталась покончить жизнь самоубийством: отравиться сулемой[586].

Некоторые родители писали возмущенные письма А.В. Луначарскому в ответ на антирелигиозное наступление в школе и на статью наркома «Антирелигиозная борьба в школе», опубликованную в «Известиях» 26 марта 1929 г. «Воспрещение детям посещать храмы Божьи [с угрозой исключения] из школы – разве это не насилие?» – восклицал один из писавших Луначарскому. Далее он писал: «Школа должна детей просвещать, а не развращать. Пожалейте же наших детей. Не воспитывайте их в духе безбожия, безверия, неуважения, безнравственности и хулиганства – ибо это позорно и весьма опасно»[587]. Другой родитель писал наркому: «Вы преступник перед родителями учащихся у вас учеников. Вы разрешаете учителям и учительницам и на родительских собраниях внушать ученикам, чтобы они не слушались родителей и не уважали, даже читали бы нотации, как веровать, не ходить в церковь, а ходить в электрический театр»[588].

Не все верующие родители боролись со своими «безбожными» детьми принудительными мерами. В семье устанавливался своеобразный «статус-кво». Писатель В.А. Солоухин, старший брат которого Николай в 1929 г. оканчивал ШКМ в селе Черкутино Владимирской области и записался там в кружок воинствующих безбожников, размышлял об этом «статус-кво» в их семье между братом и верующими родителями: «Родители ничего не позволили бы совершить Николаю в доме, но они не только не препятствовали школьному воспитанию молодого безбожника, но и ни малейшим образом духовно, воспитательно, назидательно не противостояли ему. (То же самое произойдет со мной через 2–3 года, когда и я пойду в школу)… Родители, отчетливо понимая, что жить мне всю жизнь предстоит при новой власти, руководствуясь, очевидно, инстинктом самосохранения, полностью самоустранились от моего так сказать социального воспитания, передоверив меня советской школе»[589]. В качестве дополнения нужно привести размышление Солоухина из его очерка «Черные доски»: «Не будучи яростным иконоборцем, – писал он, – я не был, разумеется, и защитником икон. С какой бы стати мне, пионеру, их защищать? Просто для меня этого вопроса не существовало. Участок сознания, – мозга или души, – который должен был бы так или эдак реагировать на иконы, руководить моим отношением к иконам, был у меня, по-видимому, отключен, заморожен, анестезирован»[590].

Религиозность семьи и антирелигиозность школы вызывали раздвоение в сознании ребенка. Он не знал, кому верить. О том, что ребенок «запутывается в противоречиях», оказываясь между двух мощных воздействий, и что все это может поставить его в положение «мучительного раздвоения», – писал А.В. Луначарский в статье 1929 г. «Антирелигиозная борьба в школе»[591]. Сельский учитель Н.Я. Скоморохов размышлял на эту тему: «Какой противоречивый, быть может, болезненный процесс, какая ломка должна происходить в душе ребенка… “Педагогичен” ли этот процесс? Многим учителям он кажется кощунственным нарушением покоя детской душевной жизни, ломкой детей, ненормальной дисгармонией, являющейся следствием того, что учитель втягивает детей в борьбу со взрослыми и родными»[592]. И нарком просвещения, и сельский учитель отвечали на этот вопрос однозначно: нужно ломать, нужно противостоять религиозной семье, которая является, по их мнению, подлинной причиной душевной драмы ребенка, нужно формировать нового человека, каких бы жертв это ни стоило.

До 1929 г., т. е. до начала наступления на религию, в том числе через школу, безусловно, на формирование материалистического мировоззрения преимущественное влияло знакомство детей с естественно-научными знаниями. Об этом свидетельствуют сами дети: «Я раньше была религиозная, но когда поступила в школу, то меня сразу отшатнуло: я научилась читать и стала читать книги и разные картины стала смотреть»[593]. «Я была религиозная, и меня отшатнуло – это когда мы стали изучать (Земля – шар)»[594]. «Не верю в Бога, так как в школе узнал, что наука открыла тайну происхождения Земли и человека»[595]. «Перестала верить, убедившись в школе, что гром и молния происходят не от катания Ильи-пророка, а по другим причинам, и многое другое узнала»[596]. Однако такие естественно-научные знания не всегда убеждали учащихся. Вот что писал школьник Иосиф Морозов в редакцию газеты «Безбожник»: «У нас в школе был диспут на тему, совместима ли наука и религия. И выяснилось, что несовместима. Но я сомневаюсь. Несмотря на то что за границей религия еще существует, а промышленность там лучше развита, чем наша. Потом там есть ученые, и они люди религиозные»[597].

С 1929 г. приходится учитывать помимо образовательной информации и сильный эмоционально-психологический фактор антирелигиозного воспитания. Но насколько основательно он воздействовал на сознание детей, можно судить по их ответам об отношении к антирелигиозной пропаганде в школе: «Разъясняют наивно, по-детски, шутя, почти всегда с насмешкой. Только стараются насмехаться над религией, что еще крепче заставляет верить»[598]. «Объясняют слабовато, поверхностно, вообще болтают без всяких доказательств»[599]. «Я религиозен, потому что все Божественные предписания почти что исполняются, а беседы антирелигиозников основываются на безалаберном хулиганстве»[600]. «Когда мне говорят против Бога, я все больше верю, что Он есть»[601]. «Когда говорят против Бога, я не слушаю и не верю – это все чепуха, зря только болтают»[602]. Показательны результаты обследования настроений учащихся третьих групп нескольких московских и провинциальных школ, проведенного в мае 1929 г. Как интересные антирелигиозные темы назвали в анкетах только 2,4 % опрошенных школьников. Неинтересными их назвали 1,5 % опрошенных[603]. Проведенное в Ленинфельдской школе Армавирского округа анкетирование учащихся выявило, что 19 % из них отрицательно относятся к антирелигиозному