пр.). К концу 1929 г. в Богородском районе Московской губернии на «непрерывку» перешли 3 сельские школы, еще 2 сельские школы изменили день отдыха (с воскресенья перешли на четверг). Городские школы I ступени еще только обсуждали этот вопрос на школьном совете, совете содействия (совсод) и родительских собраниях[626].

Посещаемость в школах, перешедших на «непрерывку», в воскресенье, во всяком случае в первое время, была меньше обычной. Об этом говорил опыт 57-й школы-девятилетки Сокольнического района Москвы[627]. Но «непрерывка» способствовала проведению школой антирелигиозных кампаний. Однако невозможно было постоянно держать общество в напряжении, проводить бесконечные шумные и агрессивные кампании, многих тем самым настраивая против советской власти. Власти приходилось искать другие, более сдержанные методы проведения антирелигиозного наступления в школе.

Глава IV. Особенности проведения антирелигиозного воспитания в школе в 1930–1932 гг.

Антирелигиозное наступление на школу проходило на фоне коллективизации сельского хозяйства и раскулачивания. Эти мероприятия советской власти связывались с кампанией по закрытию церквей. На местах такая политика приводила к «перегибам» и не могла не вызвать волнений среди верующего населения, особенно крестьянства.

В первом полугодии 1929 г. во многих районах произошли массовые волнения верующих на почве отобрания церквей. В отдельных случаях дело доходило до вооруженных столкновений[628]. Например, в Нижневолжском крае в одном из округов приняли решение снять колокол. Собрались люди в количестве около 1500 человек, продежурили около церкви 4 дня. Прошла информация, что раздавили беременную женщину. Для пресечения «беспорядков» вызвали 20 милиционеров[629].

Учитывая создавшееся положение, ЦК ВКП(б) вынужден разослать на места под грифом «совершенно секретно» циркуляр о порядке закрытия церквей от 5 июня 1929 г. Циркуляр подписал секретарь ЦК В.М. Молотов. В документе констатировалось, что на местах «участились случаи совершенно нетерпимого искажения партийной линии в области борьбы с религией». Отмечалось, что местные организации совершенно не учитывают настроений подавляющего большинства верующих против закрытия церквей, ограничиваясь решением небольшого собрания, состоящего в большей части из коммунистов, комсомольцев и советского актива. Партия предписала сосредоточиться на идеологической борьбе с религией, не подменяя ее административными мероприятиями и не допуская ни малейших нарушений существующих советских законов. Закрытию церкви непременно должна была предшествовать широкая, серьезно поставленная массовая работа партийных и комсомольских организаций и СБ. Закрытие церкви, как указывалось, возможно проводить только после учета настроений всех слоев населения, когда созданы все гарантии того, что решение о закрытии не поведет к эксцессам[630].

Но «перегибы» на фронте борьбы с религией продолжались. В Чусовском районе Пермского округа Уральской области перед закрытием церкви людям, состоящим на службе и на производстве, пригрозили, что, если они не будут голосовать за закрытие церкви, то все будут исключены из профсоюза и лишены работы[631].

Для того чтобы понять весь трагизм обстановки, необходимо привести выдержку из директивного письма АППО Сибирского краевого комитета ВКП(б) от 16 января 1930 г., в котором в качестве примера грубого администрирования приводился следующий эпизод. В селе Усть-Чарыш Бийского округа Сибкрая вечером 14 ноября 1929 г. набатом колокола было собрано общее собрание граждан. На этом собрании решалось два вопроса: о заготовках картофеля и о передаче церкви под школу. Для поддержания порядка в дверях помещения, где собрались сельчане, поставлены вооруженные винтовками сельисполнители. Далее цитирую: «При обсуждении вопроса о передаче церкви, со стороны женщин стали поступать возражения: “Вы эту церковь не строили и от нас ее не отберете”. За эти возражения секретарь ячейки ВКП(б) Фирсов отдал распоряжение одному сельисполнителю об аресте одной женщины и заявил: “ Если вы будете идти против, то несмотря на то, что вы женщина и что у вас имеются дети, это для нас ничего не значит; арестуем 10, 20, 100, 500 человек и даже все село и отправим в ИТД, а церковь все же возьмем под школу”. После такого заявления секретаря ячейки, присутствующие перепугались и при постановке этого вопроса на голосование, голосовать ни за [н]и против никто не стал. Тогда Фирсов объявил: “ [кто] за Соввласть и против передачи церкви под школу, те должны [перейти] влево, а кто против Соввласти и против передачи церкви, те должны перейти направо”. Запуганные таким обращением все граждане перешли влево, т. к. за передачу церкви под школу, но гражданин… села Самусенко перешел вправо и заявил: “…За советскую власть перехожу влево, а за передачу церкви перехожу вправо”. После чего Фирсов приказал Самусенко арестовать». Через несколько дней после собрания Фирсов с комиссией пришли в церковь и приказали вынести из нее все имущество[632].

После подобного рода инцидентов требовалось принять меры на высшем партийном уровне. Поэтому вместо продвигаемого Ярославским нового постановления Политбюро об усилении антирелигиозной работы ЦК ВКП(б) 14 марта 1930 г. принял постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». В нем пришлось снова потребовать «прекратить практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения». Постановление предписывало «за издевательские выходки в отношении религиозных чувств крестьян и крестьянок привлекать виновных к строжайшей ответственности»[633].

О том, насколько четко система государственных и общественных органов ориентировалась на решения центра, свидетельствует тот факт, что это постановление многие партработники восприняли как сигнал к свертыванию антирелигиозной пропаганды. Редактор областной партийной газеты ЦЧО заявил председателю облсовета СВБ, предлагавшему опубликовать статью на атеистическую тему: «После постановления ЦК партии я не могу поместить этой статьи, так как это будет нарушением постановления ЦК. Не время теперь этим заниматься. В печати нужно прекратить разговоры о безбожной работе»[634]. По сообщению деятеля СВБ М. Сунгурова, в некоторых местах Средневолжского края ячейки СВБ стали объявлять себя ячейками натуралистов. Более того, в Мордовской АО, по его данным, инспектор-антирелигиозник высказался в том смысле, что антирелигиозное воспитание «воспрещено»[635].

Московский комитет ВКП(б) решил в Пасху 1930 г. воздержаться от антирелигиозных карнавалов и демонстраций. Причем, как сообщалось на заседании фракции ВКП(б) Президиума Московского областного совета СВБ, которое состоялось 7 апреля 1930 г., «Московский Комитет не против закрытия церквей, но не надо это афишировать, и нужно быть особенно осторожным по отношению к деревне, необходимо считаться также с международным положением»[636].

Верующие, видя некоторое замедление антирелигиозного наступления, начали требовать возвращения им церквей. Движение за открытие церквей достигло апогея перед Пасхой 1930 г. Например, в Западной области произошло ряд выступлений верующих с требованием вернуть церкви: по Ярцевскому округу в период антипасхальной кампании было 26 выступлений, по Рославльскому – 2, по Брянскому – 2, по Сухиническому – 2. В среднем в каждом таком выступлении участвовало до 300 человек, главным образом женщин[637].