Лэйнг узнал в женщине Элеонору Пауэлл. Она даже не пыталась помешать кошке, намеревавшейся полакомиться ее плотью, а с серьезным синюшным лицом смотрела на животное, как терпеливая мама смотрит на игры детей.

Рядом с ее левой рукой, на шелковом покрывале, лежали карандаш и журналистский блокнот. Экранами к ней, в футе от кровати, стояли четыре телевизора, настроенные на разные каналы. Три экрана были пусты; четвертый телевизор, на батарейках, показывал расплывчатую картинку конных скачек — без звука.

Забыв о блокноте, Элеонора периодически подносила окровавленное запястье к пасти кошки, которая жадно терзала кожу вокруг сустава. Лэйнг попытался отогнать кошку, но Элеонора дернула поводок, возвращая животное к ране.

— Я не даю ей умереть, — укоризненно сказала женщина Лэйнгу и безмятежно улыбнулась. Потом подняла левую руку. — Доктор, могу предложить вам другое запястье… Бедняжка, вы совсем отощали.

В квартире царила тишина, и звук собственного учащенного дыхания Лэйнга раздавался неестественно гулко. Он что, скоро останется единственным живым обитателем высотки? Один-одинешенек будет скитаться по этажам и галереям, подходить к тихим лифтовым шахтам, сидеть в одиночестве на балконах — по очереди на каждом? Сон, давным-давно его манивший, вдруг показался кошмаром.

Лэйнг включил звук у телевизора. Из динамика донесся голос комментатора скачек — безумная скороговорка кличек; диктор словно торопливо перечислял тех, кто должен населить высотку с помощью экстренной пересадки личностей.

— Что? Где программа? — Элеонора подняла голову, уставившись в экран. Левая рука потянулась к блокноту и карандашу. — Что он говорит?

Лэйнг подсунул под нее руки, собираясь унести, однако худое тело оказалось неожиданно тяжелым. А он оказался неожиданно слабым.

— Вы можете идти? За телевизором я потом вернусь.

Элеонора, пожав плечами, привалилась к Лэйнгу, как пьяная в баре, принявшая двусмысленное предложение от старого знакомого, окинула его оценивающим взглядом и потрепала по руке.

— Ладно. Только сначала найдите батарейки.

— Разумеется. — Под ее взглядом Лэйнг вытащил из гардероба чемодан и начал набивать в него одежду.

Так Лэйнг забрал Элеонору Пауэлл и ее портативный телевизор к себе. Элеонору он устроил на матрасе в гостиной и целыми днями рыскал по заброшенным квартирам в поисках еды, воды и батареек. Возвращение в его жизнь телевизора убедило Лэйнга, что все в высотке приходит в норму. Когда Стил перебрался на более сытные пастбища — вверх, Лэйнг отклонил предложение сопровождать его. Он уже решил отделиться со своими двумя женщинами от всех. С Алисой и Элеонорой он сможет быть таким агрессивным и самодостаточным, таким пассивным и подчиненным, как пожелает. Пока что он не представлял, кем станет для этих двух женщин, но свою роль он будет играть в родных стенах.

Ему было лучше, чем когда-либо, несмотря на угрозу для жизни, на возможность умереть в любую минуту от голода или нападения. Его радовала уверенность в себе, умение справляться с задачами по выживанию — поиск пищи, сохранение рассудка, охрана своих женщин от грабителей, которые пожелают забрать их себе. И главное, он гордился, что держит в узде порывы по отношению к Элеоноре и сестре, извращенные мысли, навеваемые бесконечными возможностями высотки.

Словно не решаясь тревожить внутренности дома, утреннее солнце аккуратно обследовало полуприкрытую стеклянную крышу лестничного колодца на 40-м этаже, скользнуло между осколков разбитого стекла и косо улеглось на ступеньки. Пятью этажами ниже, дрожа в холодном воздухе, Ричард Уайлдер ждал, когда солнце доползет до него. Он сидел, прислонившись спиной к обеденному столу, который вместе с другой мебелью перегораживал лестницу. Проведя так всю ночь, Уайлдер продрог. Чем выше он забирался, тем холоднее становилось, и порой тянуло пойти вниз. Уайлдер поглядел на животное, свернувшееся у его ног — похоже, когда-то это был черный пудель, — завидуя его курчавой шубке. Сам Уайлдер был почти голый; он размазал по груди и плечам губную помаду, надеясь согреться этой сладкой мазью.

Пес уставился наверх — на лестничную площадку. Уши встали торчком, когда он услышал звуки, недоступные человеку, — за баррикадой кто-то двигался. За десять дней человек и животное образовали отличную охотничью бригаду.

Излохмаченные остатки штанов Уайлдера, обрезанных по колено, были запятнаны кровью и вином. Крупное лицо заросло клочковатой бородой, частично открывающей рану на челюсти. Выглядел Уайлдер усталым и истощенным, но на самом деле мышцы были налиты силой. Широкую грудь заштриховали нарисованные полосы, продолжающиеся на плечах и спине. Время от времени Уайлдер проверял узор, который нанес вчера губной помадой, найденной в заброшенной квартире. Начатая спьяну игра вскоре превратилась в серьезный ритуал. Боевая раскраска не только наводила ужас на встречных, но и давала Уайлдеру чувство самоидентификации.

Крепко держа собачий поводок, он смотрел на площадку в десяти ступеньках от себя. Солнце, продолжая трудовой спуск по лестнице, принялось согревать кожу. Прямоугольник белого неба за крышей в шестидесяти футах над головой выглядел неестественно, словно потолок съемочного павильона.

Вздрогнув, пес вытянул вперед лапы. Кто-то, всего в нескольких шагах, поправлял баррикаду. Уайлдер терпеливо ждал, подтянув пса на ступеньку вверх. При всем дикарском облике, Уайлдер вел себя очень сдержанно. Уже почти добравшись до цели, он не хотел, чтобы его застали врасплох. Он взглянул через щель в обеденном столе: кто-то за баррикадой отодвигал в сторону письменный стол красного дерева, служивший тайной дверцей. В проеме появилась почти лысая женщина лет семидесяти с напряженным лицом и, помедлив, пролезла через проем к лестничным перилам, держа в руке ведерко для шампанского. На ней были остатки дорогого вечернего платья, открывающие пятнистую белую кожу мускулистых рук и плеч.

Уайлдер смотрел на женщину с уважением. С такими старушенциями он сталкивался не раз и знал, что они способны на удивительную резвость. Пришлось подождать, пока она, перегнувшись через перила, не вылила из ведерка помои. Холодные брызги окатили Уайлдера и пса, но они и не дрогнули. Уайлдер аккуратно вытер кинокамеру, лежавшую рядом на ступеньке. Линзы уже покрылись трещинами в стычках и нападениях, доведших его до крыши высотки, однако кинокамера оставалась символом. Уайлдер чувствовал такое же единство с камерой, как и с собакой. Впрочем, при всей любви и верности к животному, им скоро предстоит расстаться — они оба примут участие в праздничном банкете, подумал Уайлдер с мрачным юмором, но пудель будет в кастрюле.

Думая об этом скором ужине — первой приличной еде за несколько недель, — Уайлдер продолжал следить за бормочущей что-то женщиной. Вытерев бороду, он осторожно поднялся с колен, потянул собачий поводок — обрывок электропровода — и зашипел сквозь разбитые зубы.

Как по заказу, пес взвизгнул, поднялся, дрожа, и шагнул на две ступеньки вверх. На виду у старушки он присел и жалобно заскулил. Женщина быстро скрылась за баррикадой. Через несколько секунд в ее руке блеснул тяжелый разделочный нож. Хитрыми глазами она глядела на съежившегося на ступеньках пса, который повернулся набок, открыв жадному взгляду мясистый живот.