Он знает, что я имею в виду.

— Когда начинаешь делать глупое дерьмо, например, есть спагетти с сырыми фрикадельками и возвращаться за добавкой, потому что это приготовила она. Тайком выносить лабрадудля14 из дома в спортивной сумке в три часа ночи, чтобы на Рождество это было сюрпризом, — его внимание падает на мои костяшки пальцев, и его челюсть сжимается. — Начинаешь пускать в ход кулаки, потому что тебе нужно почувствовать, как кости мужчины, который причинил ей боль, ломаются под ними, — он смотрит на мою водку и качает головой. — Когда ты начинаешь пить как русский, даже несмотря на то, что тебе принадлежит семнадцатипроцентная доля в одной из самых быстрорастущих компаний по производству виски в мире, — снова встретившись со мной взглядом, он добавляет: — Вот откуда ты понимаешь это.

Раздается новая волна одобрительных возгласов, но я слышу их так, словно нахожусь под водой. Из динамиков льется совсем не праздничный гитарный рифф, и я поворачиваю голову к сцене. Пенни стоит под светом прожекторов с микрофоном в руке. Черт, она хорошо выглядит. Даже очень красиво. На ней маленькое красное платье и туфли на каблуках, которые мерцают, когда она неловко покачивается в такт.

— Я не слышал эту песню с тех пор, как мы учились в школе, — говорит Анджело.

— Какую песню?

Когда она начинает петь, осознание охватывает меня. Я замираю, глядя на самодовольную ухмылку Пенни, когда она поет в микрофон. Чертову «Kiss Me»15, исполненную Sixpence None the Richer. Проводя рукой по подбородку, я недоверчиво смеюсь. Я уверен, что в выборе песни нет ничего случайного. Ты — маленькая негодница, говорю ей одними губами и она подмигивает в ответ.

Взгляд Анджело обжигает моё лицо. Его стул заскрипел, затем он поднимается на ноги, положив руку мне на плечо.

— Когда у вас есть личные шутки, — бормочет он.

Он подходит к своей жене, в то время как моя улыбка гаснет.

Глава тринадцатая

Ночь — это веселая смесь плохого пения, глинтвейна и рискованных ставок на рулетках с настроем: к черту все, это Рождество. Иллюминаторы запотевают от конденсата, и даже ледяной ветерок, проникающий сквозь приоткрытые французские двери, не в силах приглушить обжигающий жар, разливающийся по моим венам.

Я делаю передышку в уборной, подставляя запястья под кран. Подняв глаза, чтобы проверить макияж, я останавливаюсь.

Ведь у меня на лице ухмылка.

Думаю, теперь я понимаю, почему люди любят Рождество. Я почти не пила, но праздничное возбуждение просочилось в мои поры и опьянило меня.

В детстве каникулы были не более чем неделей, которую нужно было как-то пережить. Иногда на Рождество я получала от своих родителей самые нелепо дорогие подарки, которые затем они медленно сдавали бы в ломбард в течение всего года, чтобы оплачивать свои пьянки. В другие годы я получала наш DVD-плеер, завернутый в страницы Вестника Дьявольской Ямы.

Когда тебя окружают люди, которые тебе действительно нравятся, все ощущается по-другому, как-то волшебно.

Я закрываю кран, когда слышу, как под дверью раздается гнусавый голос.

— О, босс! Я рада, что застала вас. Надеюсь, вы не возражаете, но мне просто пришлось воспользоваться вашей личной уборной. Все туалеты на яхте были заняты, а после четырех бокалов шампанского у меня не хватило терпения стоять в очереди в дамскую комнату.

Горечь наполняет мой рот. Это Анна. Я смотрю на пустой ряд кабинок в зеркале и упираюсь руками по обе стороны раковины.

— Хм, все двенадцать были заняты, — размышляет Раф. Его тон вежливый, но я улавливаю скрытую нотку раздражения. — Какое совпадение.

— Действительно. Как бы то ни было, я не могла не обратить внимания на все женские вещички находящиеся там. Итак… кто же эта удачливая девушка?

Мозг не успевает затормозить порыв, я распахиваю дверь туалета и топаю по коридору. В конце стоит Раф, а спиной ко мне — Анна. Его пристальный взгляд скользит поверх ее головы к моему, удивленный и полностью мой. В глубине души я знаю, почему не дождалась его ответа: если бы он солгал, что-то во мне немного пошатнулось бы.

Мое плечо соприкасается с Анной более агрессивно, чем необходимо, когда я придвигаюсь к Рафу. Я собственнически кладу руку ему на грудь, и когда его рука скользит по моему бедру и притягивает меня ближе к нему, теплое удовлетворение разливается по телу.

Я переключаю свое внимание на Анну.

— Я, — говорю я сладко. — А теперь отвали.

Ее шокированное выражение лица восхитительно на вкус, но в ушах стоит тишина. Я знаю, что вторгаюсь на территорию мстительной девушки, но мне похуй. Думаю, сегодня я поняла две вещи: почему люди любят Рождество и почему женщины совершают безумные поступки, например, разбивают машины бейсбольными битами из-за мужчин.

Анна смотрит на Рафа, как на сигнал SOS. Он лишь проводит большим пальцем по бедру и говорит: — Счастливого Рождества, дорогая.

Она фыркает и возвращается на вечеринку. Когда дверь захлопывается, оставляя нас одних в коридоре, я вырываюсь из объятий Рафа и поворачиваюсь к нему лицом.

На его губах появляется намек на ухмылку. Он проводит по ней большим пальцем и засовывает руки в карманы.

Может быть, это только потому, что каблуки на мне на пару сантиметров выше, чем обычно, и весь этот рост придает мне новую уверенность, но я обхватываю пальцем булавку на воротнике и притягиваю его к себе.

— Попробуй еще раз назвать какую-то девушку дорогой, и увидишь как она умрет, переходя через дорогу.

Это перекликается с тем, что он сказал мне после того, как я станцевала ему приватный танец в его машине. Видимо, именно поэтому он поднимает бровь и ищет в моих глазах юмор. Не найдя его, он кивает, испытывая небольшое удовлетворение.

— Если это то, чего ты хочешь, Куинни, — тихо говорит он.

Его уступчивость настолько нежная, настолько интенсивная, что у меня мгновенно перехватывает дыхание. Внезапно нуждаясь в воздухе, который не насыщен шармом Рафаэля Висконти, я выхожу через боковую дверь и выбегаю на палубу.

Медленные, тяжелые шаги следуют за мной до носа яхты. Вцепившись в перила, я запрокидываю голову к иссине-черному горизонту, не заботясь о том, что ветер сводит на нет все часы работы, потраченные на накручивание волос.

Мою кожу покалывает от осознания, когда чей-то силуэт прерывает свет охранной лампы надо мной, и пиджак Рафа накидывается на мои плечи. Его руки располагаются по обе стороны от меня, губы скользят