– Дурдом! И что теперь я Филатову скажу?

Агафья задумчиво закурила в окно. Меня обычно бесило, когда курят в моей машине, но я почему-то промолчал.

– Что он имел в виду, говоря про недоброе?

– А я откуда знаю. У него спроси. По-моему, у него с башкой проблемы.

Мы помолчали.

– Думаешь, тут может быть замешана нечисть? – поинтересовалась она.

– Я бы не исключал и обычного убийства. Убийца или убийцы могли и сбежать в числе этих испугавшихся. Правда, с инфарктом и рассказами рабочих странная история получается… Но какой мотив? А так, больше похоже на чертовщину, да. Особенно как его на прутья закинули.

Игнатова покопалась в смартфоне.

– Ну что, сбежавших уже пару дней ищет полиция, ориентировки у всех отделов есть. А мы чем займемся?

Я задумался.

– По-хорошему надо изучить имеющуюся информацию о наших беглецах. Что там Михаил пришлет. Потом запросить у следаков, что они на площадке нарыли, это по твоей теме. А вообще… Знаешь, у меня есть идейка. Надо проверить одно злачное место. Готовься промочить горлышко.

Особенность вторая: по бордюрам не ходить

Впрочем, власть посылает противоречивые сигналы. Вот история с заменой бордюров, что так бесит многих москвичей. А знаете, из чего эти бордюры старые-то сделаны? Особенно в центре, если совсем точно, в старинных переулках, которые не затронула реконструкция?

Любителям истории и москвоведам известно, как большевики после революции покуролесили с кладбищами. Например, половина Кутузовского напротив Сити стоит на бывших могилах. Культурным перезахоронением никто не занимался, кости экскаватором – вон, плиты, памятники – на дело. Детишки еще долго потом кости во дворах находили, играясь, даже при Хрущеве. А надгробья – мраморные, гранитные – пошли в строительство.

Вот еще одна байка про Москву, задокументированная в новостях, впрочем, обратили на это известие внимание немногие. Когда лет десять назад реконструировали набережную у Театра Эстрады, обнаружилось, что его ступени сделаны из надгробного памятника. Шутники великие, конечно, красные были: поколения советских и постсоветских людей ходили похихикать на Хазанова с Петросяном буквально по могиле – на вход и на выход.

Короче, думаю вы поняли, к чему я веду. Множество старых бордюров в центре сделаны из надгробных камней. Со всеми вытекающими. Я иногда вижу, как люди идут, а снизу им вслед со стороны дороги бледные призрачные руки тянутся. Иногда добираются до зазевавшихся и сбрасывают под автомобили. Или за колеса цепляются – и машина внезапно вылетает на встречку, летальный исход. У нас почему смертность раньше такая была на дорогах в городе? Думаю, от этого все. Потом ненавистную москвичам бордюризацию устроили – и вроде хотя бы в центре намного спокойней стало.

Особенно стремно, когда дети играют и по краешку бордюра идут-балансируют. Я их всегда пытаюсь увести, если они одни, или родителям замечание сделать, что дорога не место для игр. И совсем не по тем причинам, по которым они думают.

В общем, по бордюрам не ходить. На старых улицах без собянинской плитки на бордюры приучил себя не наступать, да и близко не приближаться. Все по правой стороне тротуара, а если надо перейти – десять раз посмотрю по сторонам, нет ли машины, и быстро перепрыгну. Да и на новых улицах надо настороже быть, и не только в Москве. Недавно видел видео из провинции, где нерадивый подрядчик разбитыми могильными плитами дорогу укрепил. Вскрылось натурально по осколкам памятных фотографий.

Конечно, это не только к бордюрам относится. Много, много еще сюрпризов ждет москвоведов. Камни с могил использовались в метро (даю наводку: просто сравните списки старых станций и станций, где были аварии или теракты), в облицовке зданий (лучше не подходить к цоколям сталинок на Тверской), на ступенях и лестничных клетках старых домов (там еще часто падают и ноги, а то и шеи ломают) и т. д. Я даже пару раз письма присылал специалистам, но кто будет верить анонимкам и ковырять здания до официального городского ремонта?

Так и ходит весь город по кладбищам, не подозревая, ЧТО под ногами. А про противоречивые сигналы властей у меня даже конспирологическая теория есть. Как-нибудь напишу поподробней.

* * *

Мерцали и отражались на лице и в бутылочном стекле

Рассыпаны по асфальту бриллианты на Садовом кольце

И мне не нужны часы, чтобы понять, когда соседи наконец уснут

Захлебываясь, шумит оркестр наших с тобой горящих труб

– «Хлебозавод»? Серьезно, ты притащил меня на «Хлебозавод»? – Агафья пыталась перекричать выступающую группу: двух девчонок с клавишами и гитарой. – То есть наш убийца продает крафтовое пиво? А может, комиксы? Шмотки для модных школьников? Может, он… у-у-у… не могу представить этот ужас… бариста?

Она сделала испуганное лицо и сдавленно захихикала.

– «Хлебозавод» мы уже прошли, это «Флакон». Просто заткнись и иди за мной, ваганыч.

«Хлебозавод» и «Флакон», два сросшихся креативных кластера Москвы, выросшие из бывшей промзоны, где французы разливали в хрусталь духи, а советские пекари выдавали в лучшие годы сто девяносто тонн хлеба в день, ежедневно привлекали модников, хипстеров, неформалов и субкультурщиков со всего города. Секонд-хенды, студии красоты, крафтовые пабы, китайские и бразильские рестораны, офисы СМИ, магазины велосипедов, одежда для готов и анимешников, комиксы и бутики с мерчем от известных реперов – всего здесь было в достатке, я и сам любил прийти сюда потусить в свою «мирскую» жизнь до инициации. А еще тут была одна особенная рюмочная.

Я свернул с основного туристического маршрута и пару раз завернул за угол плотно посаженных кирпичных фабричных зданий, пока не оказался в практически безлюдном закутке, казавшимся тупиком.

– И куда, Сусанин? – донеслось сзади от Агафьи.

В сумерках нужная мне облупившаяся деревянная дверь, выкрашенная в бежевый цвет стены, была почти незаметна, и мне пришлось включить фонарик на телефоне, чтобы найти ее. Я стал ощупывать косяк, пока не нашел кнопку звонка, неприметно утопленную в выщербленный кирпич, и нажал на нее четыре раза: два быстро и два с паузами.

– Теперь ждем, – сказал я и оперся спиной о стену.

Агафья полезла в карман за сигаретами, но я подал знак, что курить сейчас не стоит.

Секунд через тридцать дверь со скрипом отворилась. За ней никого не было, лишь одинокая лампочка без плафона освещала покрытый снизу доверху граффити и надписями заброшенный подъезд. Наверх уходила изящная кованая лестница, тоже вся загаженная краской.

– Ого! – оглянулась с интересом Агафья. – Тут все расписано, прямо как в доме с квартирой Булгакова.

– Да у Булгакова близко такого не было, что здесь