Правда-правда, радовался всему этому сопению.

Даже сопению Неда.

Но все равно ночь выдалась тяжелая.

И на следующее утро, когда мы кое-как погрузились в Баклажан, все мы были сонные. И конечно же, шел дождь, не такой сильный, как австралийская тропическая гроза, но дворники метались по стеклу быстро-быстро, и Дворецкому приходилось вытягивать шею, чтобы разглядеть, что там впереди.

Сначала мы заехали в церковь Святого Михаила и высадили маму – вы не поверите, но она должна была вести совещание насчет бюджета даже не на будущий год, а на два года вперед! Наверное, и впрямь времени в обрез.

А потом мы подъехали к начальной школе Лонгфелло, и у двери для второклассников Дворецкий вышел из машины, раскрыл свой зонт – спутниковую тарелку, открыл заднюю дверцу, наклонился и сказал:

– Мисс Эмили, принимайте обдуманные решения и помните, кто вы.

– А после уроков вы будете ждать здесь? – спросила Эмили.

– Разумеется, я буду ждать здесь, – сказал Дворецкий, и она обняла его, стоя под зонтом.

Когда мы подъехали к двери для четвероклассников, Дворецкий вышел из машины, раскрыл свой зонт – спутниковую тарелку, открыл заднюю дверцу, наклонился и сказал:

– Мисс Шарлотта, принимайте обдуманные решения и помните, кто вы.

Она обняла его, стоя под зонтом.

Когда мы подъехали к двери для пятиклассников, Дворецкий вышел из машины, раскрыл свой зонт – спутниковую тарелку, открыл заднюю дверцу, наклонился и сказал:

– Мисс Энн, принимайте обдуманные решения и помните, кто вы.

Она его тоже обняла.

Когда мы подъехали к корпусу средних классов, Дворецкий стал было выбираться наружу с зонтом – спутниковой тарелкой, а я сказал:

– Даже не думайте.

– Разумеется, даже не подумаю, – сказал Дворецкий. – Разве я решусь предложить вам свой зонт? Ведь тогда я лишу вас удовольствия просидеть весь день в сырых брюках и промокших носках.

– В джинсах, – сказал я. – Это называется «джинсы».

– Так или иначе, в сырых.

Я открыл дверцу.

– И, чтоб вы знали, обниматься с вами я тоже не буду.

– Всего наилучшего, молодой господин Картер, – сказал Дворецкий. – Принимайте обдуманные решения и помните о тех, кто вас любит.

Я посмотрел на него.

– Я думал, вы всегда говорите: «Помните, кто вы».

Дворецкий заглянул мне в глаза.

– Это одно и то же.

– Разве?

– Молодой господин Картер, когда вы выгуливаете Неда, чтобы помочь своей матушке, когда вы приходите к мисс Энн на конкурс по робототехнике и не объявляете вслух, что такие конкурсы – «геморрой», извините за выражение, когда вы болеете за мисс Шарлотту на футбольном матче, хотя ее нога ни разу не соприкоснулась с мячом, когда вы сопровождаете сестру на выставку картин Тёрнера, когда вы ведете младших сестер покупать фруктовый лед, когда вы позволяете обращаться с собой как с музейным экспонатом в качестве «Человека недели» в классе мисс Эмили, когда вы присутствуете на двух вечерах балета, хотя относитесь к этому виду искусства неприязненно – что, кстати, весьма огорчительно и не слишком проницательно с вашей стороны, – вы без слов говорите всем, что это одно и то же.

– Ну-у… Значит, это типа и есть «быть джентльменом»?

– Молодой господин Картер, мы – то, что мы любим.

Мне показалось, что я вот-вот разревусь, как маленький.

Правда-правда, я чуть не разревелся.

– Мистер Боулз-Фицпатрик, я…

– Поторопитесь, на обивку салона попадает дождь, – сказал Дворецкий.

– А вы будете…?

– Как я уже сообщил вашей сестре, я, как обычно, буду здесь.

– Я о другом хотел спросить.

– Вполне отдаю себе отчет. Идите, молодой господин Картер.

– Иногда вы хуже геморроя, – сказал я.

– В этом я тоже отдаю себе отчет. Как я уже говорил, таков один из моих многочисленных талантов.

Я побежал в школу.

Но под дождь все-таки попал. Весь день просидел в сырых джинсах и промокших носках. И почему-то мне весь день казалось, что виноват в этом Дворецкий.

А еще я почему-то весь день вспоминал о тех, кто меня любит.

В Голубых горах в Австралии надо быть повнимательнее, знаете ли. Чуть зазеваешься – все что угодно может стрястись. Даже за дровами ходить опасно: столько змей шуршит в траве.

Но если вы никогда не побываете в Голубых горах в Австралии, то, наверное, так никогда и не приучитесь повнимательнее смотреть по сторонам.

В эту пятницу – то есть за день до матча, – пока я продолжал вспоминать о тех, кто меня любит, в школе началось полное безумие, особенно в коридоре на этаже восьмого класса – там на всех шкафчиках учеников появились стикеры с флагами команд «Индия» и «Британия». Все учителя, которые преподают в восьмом классе, надели белые свитера, и некоторые учителя, которые преподают в шестом, – тоже: миссис Хокнет, и миссис Врубель, и мистер Соласки, и мистер Баркес. Миссис Хокнет решила сегодня вместо чтения показать нам отрывок из какого-то фильма. Фильм был допотопный – еще черно-белый, но про то, как учитель латыни играл в крикет, причем играл отлично. (Угу, знаю-знаю – верится с трудом.)

Миссис Врубель – под лабораторным халатом на ней был белый свитер – решила денек отдохнуть от колб и бунзеновских горелок и поговорить об аэродинамике крикетных мячей, о том, почему мяч летит по кривой, а не по прямой, а потом нарисовала на доске гугли и показала, как предсказать его отскок. (Я сказал Билли Кольту: «Тебе это все равно ничуточки не поможет».) Мистер Соласки – а он расхаживал по школе с крикетной битой, но махал ей неправильно, потому что сгибал предплечье, – решил рассказать о расширении империй на примере крикета в Австралии, Индии и Пакистане. А у мистера Баркеса все задачи сегодня начинались со слов: «Два крикетиста заняли свои места у калиток».

В столовой выстроились две очереди. Можно было выбрать из двух блюд: либо рыба с жареной картошкой по английскому рецепту, либо курица в сливочном соусе и рис с карри на гарнир. Догадайтесь, в какой очереди стояла команда «Британия», а в какой команда «Индия»?

А на седьмом уроке, когда всю школу вместо занятий собрали в спортзале, чтобы порепетировать, как мы будем болеть за «Минитменов» на их завтрашней решающей игре с «Сетонскими барсуками», половина спортзала начала кричать «Бри-та-ни-я!», а другая половина – «Ин-ди-я!», как только нам представили «Минитменов», и все футболисты растерянно озирались. Крозоска смеялся до упаду. Дельбанко, похоже, вскипел, но ничего поделать не смог, и школа средней ступени имени Лонгфелло отрепетировала, как будет болеть на первом крикетном матче в ее долгой и славной истории.