Мы закивали и сгрудились теснее – в основном чтобы укрыться от ветра.

– Для начала бросим жребий. – И Дворецкий вручил Сингху монету.

– Что это? – спросил Сингх.

– Фунт стерлингов, – сказал Дворецкий. – Будьте любезны подбросить монету так, чтобы в воздухе она перевернулась, и скажите «Орел» или «Решка». Угадавшая команда отбивает первой.

– А как я разберу, где орел, где решка?

– Догадаетесь по величественному профилю королевы.

Сингх подбросил монету и крикнул: «Решка!», и мы все смотрели, как падает монета, и Дворецкий объявил: «Решка!», и команда «Британия» радостно завопила, и Хоупвелл с Брайеном побежали к своим калиткам, а Кребс расставил филдеров – викеткипером был Стив Ян, – а потом протянул мяч мне и сказал – правда-правда, так и сказал: – Помни, это крикет. Будь повнимательнее.

И вдруг на футбольное поле школы Лонгфелло прошмыгнул между трибунами ветер и стал безобразничать у линий с отметками «тридцать девять ярдов». Он охотился, и шуршал в траве, и рыскал вокруг, а потом принялся кусаться – так и метил в наши белые свитера, словно нарочно хотел отморозить нам задницы.

Тот самый холодный сырой ветер, который начинает дуть перед австралийской тропической грозой.

Я посмотрел на трибуны. Папа малыша закутал его в плед, а малыш все кричал и кричал: «Ура!», и его папа тоже кричал, крепко держа сына.

И в эту самую минуту я почувствовал, как надо мной нависли Голубые горы.

Что ж, так я и знал, что рано или поздно это случится.

24 Следжинг

Я оказался там.

В Голубых горах в Австралии.

Я весь промок и замерз, а ветер усилился, а отец расшвырял мой костер и теперь стоял на коленях у костра, который разжег сам, – стоял, подкладывал ветку за веткой. От костра уже потянуло теплом. Потом отец стал подкладывать сучья побольше, и маленькие веточки затрещали, и отец протянул руки к огню.

И сказал:

– Видел?

– Да вроде, – ответил я.

– Да вроде?

Долгое затишье. Белые птицы совсем разорались.

– Карриэру бы тут очень понравилось, – сказал я.

Да, Карриэру бы очень понравилось. И костер, и деревья, и палатка, и голубой воздух, и птицы – все-все-все.

– И Максу тоже, – сказал отец, засовывая в костер еще один сук.

Я посмотрел на него.

– Максу?

– Карриэру, – сказал он. – Я хотел сказать «Карриэру».

И потянулся за новым суком.

– А кто это – Макс?

– Один мальчик, я познакомился с ним в увольнении. Я его пару раз брал в походы, вместе с его мамой. Ты прав. Карриэру бы тут очень понравилось.

– Угу, – сказал я.

– Скоро понадобится набрать еще дров, – сказал он.

Меня затрясло.

Меня трясло от злости.

Потому что Карриэр…

Потому что отец…

Потому что все, что я в себе ношу, вот-вот выплеснется наружу и я не могу этому помешать.

– Молодой господин Картер, час пробил.

– Молодой господин Картер, калитка в вашем распоряжении.

Я почувствовал, как зеленый шарик в кармане становится горячим-горячим.

Шарик Карриэра.

А Карриэра больше нет.

Я стиснул крикетный мяч.

– Разминка обычно способст…

– Знаю, – сказал я. – Хорошо-хорошо. Знаю-знаю.

Дворецкий попятился на два-три шага. И сказал:

– Ваш викеткипер готов к игре.

– Знаю, – сказал я.

На разминке первый мяч, который я подал Яну, долетел до него без отскока. Если вы позабыли правила, я вам скажу, что это плохо.

Второй мяч ударился о землю, чуть не задев щиколотку Яна.

Ян посмотрел на меня в легком обалдении.

Третий мяч отскочил два раза и понесся к калитке вскачь.

Ян посмотрел на меня в полном обалдении.

Подбежал Кребс.

– Ты не разучился, а?

– Нет, не разучился.

– Значит, подаешь так чисто для прикола, да?

– Ну да, – сказал я.

– Смотри, Челл может выйти на подачу первым.

– Я справлюсь.

– Хорошо, – сказал он. – Ну, боулер, дай жару.

Следующий мяч отскочил именно там, где я наметил, и деловито прыгнул прямо в руки Яну.

А следующий запросто сшиб бы перекладины.

И следующий тоже.

– Отлично, – сказал Кребс. – Сегодня тебе никак нельзя облажаться.

И отошел потолковать со слипами.

У меня перехватило дыхание.

Визгливый ор птиц над головой.

Я стоял у калитки. С мячом в руке.

Малыш на трибунах кричал: «Ура!»

Его папа придерживал малыша.

Его папа кутал малыша в плед.

Его папа смеялся, кричал «Ура!» и поплотнее кутал малыша в плед.

– Пора, – сказал Дворецкий.

Карриэр никогда не увидит Голубых гор, никогда не увидит Австралии.

– Пора, молодой господин Картер.

Макс, может быть, и увидит. Но Карриэр – никогда.

Я чуть не выронил мяч.

В Голубых горах в Австралии воздух голубой и отовсюду слышен шум водопадов, а деревья такие густые, что не видно неба, и с тропы сходить нельзя, потому что динозавры вышли на охоту, а в низкой траве везде шуршат ядовитые змеи, а вокруг рыщут, треща подлеском, крокодилы – гигантские, наверное, крокодилы, – и только дурак попытается разжигать костер, когда дрова сырые.

– Так вот почему ты не успел приехать, когда Карриэр… Ты был в походе с Максом и его мамой?

– Не говори глупостей, Картер. Я пытался к вам вырваться.

– Но не приехал.

– Ты тут повнимательнее – следи за костром.

А я заорал:

– Повнимательнее? А ты вообще знаешь, что такое «внимание»? Ты хоть раз в жизни уделял внимание кому-нибудь?