И я почувствовал в себе какое-то сходство с актером в роли короля в «Мышеловке», которого Гамлет предостерегал от переигрывания {38}.

Когда я вернулся в отель, плавательный бассейн был полон, садовник, прикидываясь сильно занятым, сгребал граблями несколько листиков с поверхности воды, из кухни доносился голос повара — все было почти как раньше. У меня даже были гости, ибо в бассейне, увертываясь от граблей, плавал мистер Смит в темно-серых нейлоновых трусиках, которые так пузырились в воде, что зад у него был похож на круп доисторического животного. Плавал он брассом, не спеша, и ритмически покряхтывал, делая выдох. При виде меня мистер Смит стал на дно бассейна, теперь он был похож на какое-то мифологическое существо. Всю грудь его покрывали длинные космы седых волос.

Я сел около бассейна и крикнул Жозефу, чтобы он принес ромового пунша и кока-колу. Мне сделалось не по себе, когда мистер Смит зашагал к лесенке через глубокий сектор — он шел так близко от того места, где умер министр социального благосостояния. Я вспомнил Холируд в Шотландии и несмываемые пятна крови, пролитой Риччо {39}. Мистер Смит отряхнулся и сел рядом со мной. На балконе номера Джона Барримора появилась миссис Смит и крикнула ему:

— Вытрись, голубчик, не то простудишься!

— Солнце быстро меня обсушит, голубчик! — крикнул в ответ мистер Смит.

— Накинь полотенце на плечи, не то спалишься.

Мистер Смит повиновался ей. Я сказал:

— Мистер Джонс арестован полицией.

— Бог мой! Быть того не может! Что он такого сделал?

— Может быть, и ничего не сделал — это не обязательно.

— С адвокатом он виделся?

— Здесь это невозможно. Полиция не разрешает.

Мистер Смит обратил на меня непреклонный взгляд.

— Полиция всюду одинакова. Такие вещи часто случаются и у нас, — сказал он, — на Юге. Негров бросают в тюрьму, отказывают в защитниках. Разумеется, от этого не легче.

— Я был в посольстве. Там сомневаются, что смогут помочь.

— Возмутительно! — сказал мистер Смит. Это относилось скорее к позиции посольства, чем к обстоятельствам ареста Джонса.

— Крошка Пьер считает, что в данный момент лучше всего вмешаться в эту историю вам, — может быть, повидать министра иностранных дел.

— Я постараюсь помочь мистеру Джонсу, чем только могу. Тут, очевидно, произошла ошибка. Но почему этот журналист думает, что со мной посчитаются?

— Вы были кандидатом на президентский пост, — сказал я, и тут Жозеф подошел с подносом.

— Я постараюсь помочь, — повторил мистер Смит, сосредоточенно глядя в свой стакан с кока-колой. — Мне мистер Джонс очень понравился. Никак себя не заставлю называть его майором — в конце концов хорошие люди попадаются и в армии. Типичный англичанин — из лучших представителей этой нации. Произошла какая-то нелепая ошибка.

— Мне бы не хотелось, чтобы у вас были осложнения с властями.

— Меня не запугать осложнениями, — сказал мистер Смит, — ни с какими властями.

3

Приемная министра иностранных дел помещалась в одном из выставочных павильонов недалеко от порта и статуи Колумба. Мы миновали музыкальный фонтан, уже давно не играющий, и городской парк с лозунгом Бурбонов: «Je suis le drapeau Haitien. Uni et Indivisible. François Duvalier», подошли наконец к длинному современному зданию из бетона и стекла и поднялись по широкой лестнице в большой холл с фресками гаитянских художников, уставленный мягкими, удобными креслами. Здание это имело столь же отдаленное отношение к нищим на площади у почтамта и к трущобным кварталам, сколь и дворец Кристофа «Сан-Суси», но развалины его будут выглядеть гораздо менее живописно, когда серебряная пуля наконец-то найдет свою цель.

В холле было человек пятнадцать — все буржуа, толстые и преуспевающие на вид. Женщины в нарядных туалетах цвета электрик и ядовито-зеленых тонов оживленно беседовали друг с другом, точно за чашкой утреннего кофе, и оглядывали с ног до головы каждого вновь входящего. Воздух этого помещения, пронизанный неторопливым перестуком пишущих машинок, сообщал достоинство даже тем, кто являлся сюда в качестве просителей. Минут через десять после нашего прихода мимо нас с твердой уверенностью в силе дипломатических привилегий тяжелой поступью проследовал сеньор Пинеда. С сигарой во рту, не глядя по сторонам, он без спросу прошел в дверь, ведущую на один из внутренних балконов.

— Там кабинет министра, — пояснил я. — Южноамериканские послы все еще персона грата. Сеньор Пинеда в особенности. У него в посольстве нет политических беженцев. Во всяком случае, пока еще нет.

Мы ждали уже сорок пять минут, но мистер Смит не проявлял нетерпения.

— Тут, видимо, дело поставлено правильно, — сказал он только, когда после коротких переговоров с чиновником количество просителей сократилось на два человека. — Министров надо оберегать.

Наконец в холле опять появился Пинеда, по-прежнему с сигарой, но уже новой. Этикетка с нее не была сорвана, он никогда не срывал этикеток, потому что на них красовалась его монограмма. На сей раз я удостоился поклона — на секунду мне даже показалось, что он остановится и заговорит. Этот поклон, видимо, не прошел незамеченным для молодого человека, который сопровождал его до лестницы, так как, вернувшись, он вежливо спросил нас, что нам угодно.

— Пройти к министру, — сказал я.

— Министр сейчас очень занят. У него совещание с иностранными послами. Надо многое обсудить. Дело в том, что завтра он вылетает на сессию ООН.

— Тогда мистера Смита следует принять немедленно.

— Мистера Смита?

— Вы не читали сегодняшней газеты?

— Мы так заняты.

— Мистер Смит приехал вчера. Он кандидат в президенты.

— Кандидат в президенты? — недоверчиво переспросил молодой человек. — Здесь, на Гаити?

— Он приехал сюда по делам, но обсуждать их будет с вашим президентом. Сейчас ему хотелось бы повидать министра до его отъезда в Нью-Йорк.

— Будьте добры подождать минутку. — Молодой человек прошел в одну из комнат внутреннего двора и тут же выскочил обратно с газетой в руках. Он постучал в дверь министерского кабинета и вошел туда.

— Мистер Браун, вы же знаете, что я уже не кандидат в президенты. Это быта демонстрация нашей идеи, сделанная раз и навсегда.

— Тут вам не надо вдаваться в такие подробности, мистер Смит. И как-никак вы принадлежите истории. — Глядя в его честные светло-голубые глаза, я почувствовал, что, пожалуй, слишком далеко зашел. И добавил: — Ваша идея пребудет… — но не мог уточнить, где именно. — Она принадлежит настоящему в такой же мере, как и прошлому.

Молодой человек уже стоял около нас — номера газеты при нем не было.

— Будьте добры пройти со мной.

Министр чрезвычайно любезно сверкнул навстречу нам зубами. Я заметил, что газета лежит у него на краю стола. Ладонь, протянутая нам, была большая,